Мoя нечестивая жизнь - Кейт Мэннинг Страница 15

Близились сумерки, энергичные городские лошади тащили наш омнибус Гарлемской линии по оживленным, полным люда улицам. Мы радовались толпам, цоканью копыт по булыжной мостовой, сугробам, позолоченным желтым светом фонарей, аромату горячей кукурузы, мешавшемуся с запахом навоза. Крики торговцев рыбой и устриц звучали рваной музыкой родного дома, по обе стороны нависали четырех-, а то и пятиэтажные громадины. Окна в домах горели, как глаза кошки, готовой броситься на нас и проглотить, точно мышей. Я задрожала в своем благотворительном пальто.

– Замерзла? – спросил Чарли.

– Нет.

Он обнял меня за плечи, словно я была его младшей сестрой, и я промолчала. Может, это и вправду химическое воздействие, как говорила миссис Дикс? Мы вылезли из омнибуса на Чамберс-стрит и двинулись на восток. Чарли шагал размашисто, руки в карманах, глаза шныряют по сторонам. Пройдя несколько кварталов, свернули на Черри-стрит, на которую я теперь смотрела как-то иначе, словно со стыдом. Соседние с нашим домом кургузые строения походили, как и говорили мистер Брейс и мистер Дикс, на разваливающиеся нужники, средоточия заразы, повсюду валялся всяческий мусор, который жильцы выбрасывали прямо из окон. Со всех сторон неслись пьяные крики. Усатая старуха с трубкой в зубах зло уставилась на нас и протянула руку, требуя подаяния – как и я совсем в недавнем прошлом. И как, наверное, в скором будущем. Нищета – моя судьба, это я знала точно. Серебряные монеты в кармане жгли мне пальцы. Местная шпана, дымя папиросами, исподлобья изучала нас с Чарли – вот-вот набросятся. Мы для них чужаки.

А вот и дом 128. Грязным проулком мы пробрались к дворовому флигелю. Вонь, стоявшая на лестнице, едва не сшибла меня с ног. Я дома. Ужас привкусом мела осел во рту. В конце этой лестницы ждет мама. Но ждет ли? Я до тошноты страшилась, что ее нет, меня трясло от мысли, что я ей скажу, почему явилась без сестры и без брата. Мы поднялись на три этажа, и я, обмирая, постучала в дверь.

– Чего? – Дверь открыл мужчина. Подтяжки свисали с пояса, рубашка расстегнута, открывая волосатую грудь. Это был он, пьяница и мерзавец Майкл Даффи. Тетя Нэнси, его жена и сестра моего отца, к этому времени должна уже была родить. – Кого там еще несет?

– Экси, – сказала я и, поскольку он меня так и не узнал, добавила: – Мэри – моя мама.

– Однорукая баба, что ль?

– Да. Другую руку она потеряла.

– А не надо совать куда не след. – Даффи загоготал и оглядел меня с головы до ног: – О, не замарашка больше, да? Выросла и чистюля. Я тебя и не признал.

Из темноты выступил Чарли.

– А это что еще за детина?

– Просто Чарли, – сказала я.

– Просто Чарли пожрать просто не дали. – И Даффи снова загоготал. От него несло перегаром. – И чего ему надо тута?

– Моя мама здесь? Она будет рада меня видеть.

– Ну что ж, устроим посиделки. Ладно, давайте по стаканчику, – с явной неохотой пригласил нас Даффи.

В полутьме комната показалась мне еще ободраннее, чем раньше. В углу громоздились какие-то бочонки и стулья, с потолка свисали кастрюльки и корзины. На малярных козлах спали двое. Я узнала Кевина Даффи с женой.

– Мэри! – гаркнул Майкл. – Тут твоя упрямица заявилась. Старшая то есть.

Из задней комнаты – совсем как в моих мечтах – вышла мама, щурясь от яркого света. Темные волосы не причесаны, платье слишком низко расстегнуто. И рука только одна. Новая не выросла, как я надеялась в глубине души. Мама увидела меня, и лицо ее осветилось и одновременно сморщилось.

– Мама!

– О, – она ринулась ко мне с каким-то клекотом, – о, Экси! – Мама обняла меня единственной рукой, кудахча, курлыча, второй рукав скрывал культю. – Я думала, что потеряла тебя навсегда. Mavourneen machree. Отрезанный ломоть, отрезанный ломоть.

Я обхватила ее за талию, положила голову на плечо. Ее тело раздалось, и мне стало ясно, что она потеряла не только руку. Талия тоже куда-то делась, на ее месте торчал живот. Я показала на него глазами, и мама, пугливо оглянувшись, незаметно кивнула. Мы обошлись без слов. Молчание было красноречивее, я уже знала – все и ничего. Ну что ж. Главное, я дома, с мамой. Никаких других мыслей у меня не было.

– Мамочка, мамочка, – повторяла я снова и снова. От нее пахло капустой и пивом. Никаких парижских духов, да они ей и не нравились никогда. Я прижималась к маме, впитывала ее голос, сладость ее объятий… И тут вспомнила про Чарли.