Пираты - Селия Рис Страница 14

— Хорошая девочка! Моя девочка! Моя Нэнси! Я знал, что могу на тебя положиться. Ты всегда была честной и верной, не то что твой никчемный братец — мот и картежник! Ты дочь своего отца, и я уверен, что ты с честью исполнишь свой долг. — Отец медленно, мелкими шажками, заметно пошатываясь и хватаясь за стол обеими руками, чтобы не упасть, вернулся обратно в кресло. — У меня остался последний шанс, — сказал он, с облегчением опустившись на мягкое сиденье. — Последний и единственный, — добавил отец слегка заплетающимся языком, но когда он снова поднял голову и посмотрел на меня, глаза его светились прежним блеском и несгибаемой волей. — Я ожидаю к обеду важного гостя и хочу, чтобы ты выглядела веселой и обворожительной, а не такой, как сейчас. Немедленно прекрати дуться, пока все молоко в доме не скисло! Ступай к Сьюзен, пускай она приведет тебя в порядок. И пришли ко мне Джозефа. Попробуем вместе прикинуть, как выпутаться из этой передряги.

Буря никого не обошла стороной. Пострадали все бристольские судовладельцы, но наибольшие убытки пришлись на долю отца. Он потерял целый караван. Ко дну пошли сразу два десятка судов вместе с командами и грузом. Уцелели лишь те, что во время шторма находились в порту или далеко от Англии, но ожидать прибытия последних в скором времени не приходилось.

— Весь Бристоль только об этом и судачит! — взахлеб рассказывала последние новости Сьюзен, вернувшись из города. — Из наших только одно судно спаслось. В экипаже одни иностранцы: все смуглые, черноволосые, с золотыми сережками в ушах и по-английски ни бельмеса не понимают. Как они умудрились выдержать ураган, не потеряв ни паруса, ни снасти, ума не приложу. В порту поговаривают, что капитаном у них, должно быть, сам сатана, а иначе чем объяснить такое везение?

Портовые кумушки даже не догадывались, как близки они к истине в своих рассуждениях, но тогда я об этом и не подозревала.

Заинтриговавший всех таинственный капитан и был тем самым «важным гостем», ожидавшимся к обеду Обеду, которому, увы, не суждено было состояться. Обожаемый отцом ростбиф пережарился и подгорел, а заказанный им на десерт пышный пудинг позабытый в духовке, перетомился и засох, стал жестким, как пушечное ядро. Сьюзен успела только распустить мне волосы и начать их расчесывать, когда внизу раздался чей-то громкий крик, сменившийся топотом ног. Потом снова крики и возбужденные голоса по всему дому. Я была неодета, поэтому Сьюзен одна спустилась вниз, чтобы выяснить, что случилось. Вернулась она через несколько минут, бледная и потрясенная.

— Что там такое? — спросила я с нетерпением, отвернувшись от зеркала.

— Беда, мисс, — ответила она чуть слышно, и глаза ее наполнились слезами. — С вашим отцом совсем плохо. Они сейчас поднимают его наверх.

Я вылетела из комнаты, в чем была — корсете и нижней рубашке, — и застыла на пороге, в ужасе взирая на скорбную процессию. Роберт шел первым, спиной вперед. Голова отца свесилась на грудь, а правая рука повисла, задевая за ступеньки. Сзади пыхтел лакей, поддерживая хозяина под коленки. Я сбежала по лестнице, чтобы помочь, и подхватила свисавшую руку. Она оказалась безжизненно вялой и неожиданно тяжелой. Бережно уложив ее отцу на грудь, я заглянула ему в лицо. Оно было землисто-серым, без единой кровинки, челюсть отвисла, а обращенную ко мне щеку изрезали тяжелые складки. Полуоткрытые глаза с налитыми кровью белками невидяще смотрели в потолок.

— Он?.. — Я беспомощно посмотрела на Роберта.

Тот понял меня без слов и только хмуро покачал головой:

— Еще жив. За доктором уже послали.

Они отнесли отца в его спальню и уложили на кровать. Роберт послал лакея за горячей водой и чистыми простынями, сам же встал у изголовья, со слезами на глазах глядя на распростертое тело. Я на цыпочках удалилась, оставив отца на его попечение.

— Хозяйка говорит, у него апоплексический удар, — сообщила Сьюзен. — Те же симптомы, что и у покойного мистера Уилкса. Уж ей ли не знать!

Приехавший доктор только руками развел: медицина в подобных случаях бессильна. Все ожидали, что мачеха тоже сляжет, но после первого потрясения та взяла себя в руки и собственноручно написала два письма: одно Генри в Лондон, другое Неду в полк. Отец умер на третий день, так что братья приехали вовремя, чтобы успеть попрощаться с ним. Когда стало ясно, что конец близок, мы все собрались у его смертного одра. Генри и Джозеф стояли по правую и левую руку у изголовья, а мы с Недом — в ногах, с трепетом прислушиваясь к хриплому, прерывистому дыханию умирающего и мучительно сознавая, что каждый вдох или выдох может оказаться последним. Все эти дни отец находился без сознания, но перед самой смертью пришел в себя, приподнял голову, огляделся, схватил Генри за рукав и притянул к себе. Оба старших брата склонились над ним. Последние слова отца были тихими и неразборчивыми, и я ничего не расслышала, но братья, очевидно, поняли и согласно кивнули.

— Мы обещаем, отец, — сказали они в один голос.

Пальцы его разжались, глаза закрылись, голова бессильно упала на подушку.

Подъездную дорожку перед домом щедро посыпали соломой, чтобы приглушить звуки конских копыт я колес прибывающих экипажей. По обычаю, повернули к стене все зеркала, закрыли ставни и задернули занавески и шторы. Тело отца положили в столовой, окружив частоколом высоченных восковых свечей. Роберт нес у гроба бессменную вахту. С утра до вечера в дом стекались близкие, друзья и просто знакомые, чтобы отдать последнюю дань усопшему и выразить свои соболезнования вдове и детям. Они мягко ступали по коврам и разговаривали вполголоса, но ни для кого не было секретом, что большинство визитеров являлись нашими кредиторами и, естественно, им не терпелось выяснить, что станется с их капиталовложениями. Интересы инвесторов не терпели отлагательства, и многие из них предъявляли свои претензии, не дожидаясь похорон. Чтобы смягчить наиболее настойчивых, Генри усиленно угощал их «бристольским молоком» ^[12] и печеньем, заверяя на словах, что все в порядке и никто не пострадает. Кредиторы уныло потягивали шерри, смахивая с обшлагов крошки бисквита, но в конечном итоге все же соглашались предоставить Генри небольшую отсрочку для улаживания отцовских дел.

— Больше я ни о чем и не прошу, — благодарил старший брат. — Всего лишь немного времени.

Однако, отделавшись от гостей, Генри тут же удалялся в библиотеку, где проводил нескончаемые часы над договорами, заемными письмами и прочими обязательствами. Возвращался он оттуда поздно вечером, мрачный, усталый и с воспаленными глазами. Разорение нашей семьи выглядело свершившимся фактом, и только чудо могло спасти нас от полного краха и нищеты. Кредиторы дали согласие подождать до погребения, но все понимали, что они явятся вновь и заберут последние оставшиеся крохи.

Уж не знаю, какому богу он молился, однако нашим избавителем от позора и долговой тюрьмы стал тот самый капитан-иностранец, одержавший победу над ураганом. Прибыл он из Бразилии, а звали его Бартоломе. Он появился у нас в доме за день до похорон отца. Одно его присутствие вызвало всеобщее любопытство и шушуканье по углам. Для всех он был полной загадкой; даже братья не знали ни его фамилии, ни происхождения, ни возраста, ни места рождения. Казалось, он возник из ниоткуда, окутанный тайной и легендой, будто непроницаемым черным плащом. Полагаю, Бартоломе был ровесником покойного отца, но выглядел намного моложе. Парика он не носил, а в ниспадавшей на плечи густой черной шевелюре не было ни единого седого волоска. Подтянутый и худощавый, он был словно высечен из цельного куска железного дерева. Коротко подстриженные тонкие усики и бородка казались нарисованными на его оливково-смуглом лице.