Брестские ворота - Николай Дмитриев Страница 14

Комиссар неуверенно затоптался у легковушки и тогда дежурный, пользуясь моментом, быстро спросил:

– Товарищ полковой комиссар, как с семьями быть? Эвакуировать бы… А то ведь и городки бомбить могут…

– Что, эвакуация? – комиссар удивлённо посмотрел на командира. – Не паникуйте. Никакой эвакуации.

– Так дети же… – вставил и своё слово помпотех.

– У всех дети, – отрезал начполитотела.

Командиры переглянулись. Они знали, что у полкового комиссара детей нет. А тот, ни на что не обращая внимания, заявил:

– Наш корпус ударит по немцам, мы отбросим их обратно, и никакой эвакуации не потребуется. Могу сообщить вам, из штаба округа получен приказ: «Действовать по-боевому». Вот и действуйте.

Полковой комиссар недовольно сморщился и, садясь в свою «эмку», сердито хлопнул дверцей. Легковушка отъехала, и комроты-2 вслед ей зло хмыкнул:

– Это как это, по-боевому? Выходит, хочешь – наступай, хочешь – отступай, хочешь – обороняйся… Так, что ли? А соседи?

Командиры недоумённо переглянулись.

– Это он, видать, в политическом плане, для красного словца ввернул, – заметил дежурный. – Приказ наверняка конкретен.

– Только мы его пока не получили, – с какой-то странной интонацией сказал помпотех.

– Это ты к чему? – не понял дежурный.

– Так я ж могу полуторкой за деталями на техсклад махнуть. А там флигель, где наши живут, рядом.

Командиры понимающе переглянулись.

– О, давай! – дежурный одобряюще хлопнул помпотеха по плечу.

– И там сам действуй по-боевому, – горько усмехнулся комроты-2 и натянул шлем.

Помпотех быстро подошёл к оставленному в стороне грузовику и не приказал, а по-домашнему сказал стоявшему у машины пожилому старшине-шофёру:

– Митрич, надо по-тихому к семьям смотаться, посмотреть…

– Знамо дело, нужно, – кивнул Митрич и полез в кабину.

До городка, где жили командирские семьи, было вёрст десять. Раскачиваясь на ухабах плохо накатанной лесной дороги, полуторка шла с максимально возможной скоростью в сорок километров, отчего баранка всё время пыталась вырваться из рук Митрича, и он вполголоса матерился.

Примерно на середине пути лес поредел, дорога поднялась на взгорбок, открылась широкая панорама, и, глядя в подслеповатое окошко полуторки, помпотех вдруг попросил:

– Останови-ка, Митрич…

Помпотех вылез из кабины и начал осматриваться. Шофёр, сначала не понявший, в чём дело, тоже выскочил из кабины, первым делом проверил машину, вернулся к кабине и озабоченно спросил:

– Товарищ командир, что случилось?

– Случилось, Митрич… Смотри.

Помпотех показал на хорошо видимый сверху массив леса, где укрывались военные городки, и присвистнул. Над деревьями во многих местах поднимались столбы дыма, а в небе, хорошо различимые даже издали, кружились немецкие самолёты.

– Выходит, везде бомбят, – зло выдохнул Митрич.

Не сговариваясь, старшина и помпотех молча полезли в кабину, и Митрич так погнал полуторку, что лёгкий грузовичок уже не раскачивался, а подпрыгивал на ухабах. Какое-то время шофёр сосредоточенно крутил баранку, а потом глухо сказал:

– Командир, если ваши целы, увозить надо…

– Куда? – растерянно спросил помпотех.

– А прямо на станцию. Если что, поездом сразу уедут, – решительно заявил Митрич.

– Так это ж целых сто километров, – неуверенно возразил помпотех.

– Ну и что? Три часа езды, всего делов.

В этот момент полуторка так подпрыгнула, что Митрич еле удержал руль и замолчал, сосредоточенно следя за дорогой. Ещё минут двадцать бешеной гонки, и они, одолев остаток пути, не снижая скорости, въехали на территорию военного городка.

К их удивлению, всё было цело. Длинный сарай техсклада прятался в глубине двора, а двухэтажный деревянный флигель как ни в чём не бывало стоял на своём месте. Однако тишины во дворе не было, и едва помпотех вылез из остановившейся посреди двора полуторки, как его со всех сторон окружили женщины, начавшие встревоженно выкрикивать:

– Что случилось?.. Это война?

– Почему бомбят?..

– Вы нас вывезете?..

Под таким неожиданным напором помпотех несколько растерялся, и тогда неожиданно вперёд выступил старшина.

– Тихо, бабы, тихо!.. Сейчас всех вывезем!

Опешивший помпотех дёрнул старшину за рукав.

– Ты что, Митрич… Без приказа…

На что Митрич подсунулся к самому уху командира и зло прошептал:

– А как в ихний флигель бомба шарахнет, ты себе простишь?

Помпотех как-то сразу решился.

– Ладно, Митрич, давай! Ты вывозишь командирские семьи из зоны бомбёжки. В безопасное место. Этого нам никто не запретит.

– Знамо дело, – кивнул старшина и уже гораздо спокойнее обратился к окружавшим их плотным кольцом женщинам: – Значит так, бабы. Пока немец не бомбит, скоренько бегёте по домам, забираете деньги, документы и ещё чего ценного. Потом вещи по чемоданам. Так чтоб в каждой руке что-то было. Это на случай, если в руках нести придётся. Узелок или там сумку можно через плечо. Само собой, харчей побольше, и вот ещё. На себя и на детей одежонки оденьте побольше, лучше будет.

– А это зачем?.. Лето же? – раздался чей-то недоумённый голос.

– Ну вот, – сердито хекнул Митрич. – В кузове поедете, а там ветер, холодно будет и опять же где ночевать придётся. Ночь она ночь и есть…

После столь обстоятельной речи Митрича женщины помчались в дом, а старшина облегчённо вздохнул:

– Ну вот, одно дело вроде порешили…

– Если что, Митрич, на меня сошлешься…

Помпотех попытался скрыть волнение, но старшина догадался о его состоянии и сказал:

– Вы, товарищ командир, не переживайте, как эта начальная катавасия кончится, вам же спасибо скажут. Потому как все хотят за свой тыл спокойными быть, а тут вон бомбёжки…

Из флигеля как раз начали поспешно выходить нагруженные узлами женщины, и Митрич, прервав разговор, со знанием дела занялся погрузкой грузовика. Старшина толково объяснял, куда что лучше положить и что как поставить, чтобы было место и для детей, да и взрослые чтоб тоже не стояли в кузове. В общем, минут за десять перестановок Митрич достиг цели. Все отъезжающие вместе с вещами поместились в кузове, и хоть там получилось тесновато, было понятно, так надо.

Затягивать с отъездом смысла не было, и едва женщины с детьми сели, Митрич залез в кабину, заботливо посадил рядом с собой молодуху, бывшую на седьмом месяце, и, погудев на прощание клаксоном, тронул груженную до отказа полуторку с места.