Поединок во тьме - Михаил Соловьев Страница 10

«Прим. По всем расчетам, еще 150–200 п. м, и все — можно класть лоток. Снова появились признаки $. В бога не верю, но помолюсь, чтобы ошибка. Сильно не хочется полгода общаться со следователями. Хорошо хоть нет НКВД».

«НКВД? — задумался я. — Следователи? И что это за таинственный $?» Стал шерстить журналы подряд. Прочитывал только #, но там лишь кратко описывались забавные случаи. Наверное, я представлял собой странное зрелище, окруженный бумагами, разложенными в беспорядке на застекленном крыльце. Поглядел несколько схем на кальке и понял, что без специалиста не разберусь.

«НКВД, — пришла неожиданно мысль. — Тридцать седьмой год». И я нырнул в довоенное время.

Загадочный значок появился в далеком тридцать девятом: «Повезло, что $ не на моем руднике № 1. Все руководство уже у следователей.

К. — диаметром 2,5 м. В основном все не ч. в. и трещ., однако добрая треть хороша. Все в кальцитовой рубашке».

«К. диаметром 2,5 м, — задумался я. — Ч. в. и трещ. Ничего не понял». В следующий раз $ оказался в 1947 году. Листая журналы и вдыхая запах старой бумаги, я невольно переносился вместе с автором записей в те незнакомые времена. Работалось в «подземле» по-разному. Владимир Петрович успел сходить на фронт, вернуться и теперь трудился Главным Геологом. Мелькали люди и события.

Я пожалел, что не поинтересовался фамилией нового знакомого, Петра. Глядишь, и его папаша — главный инженер — проявился бы где.

Вода продолжала свой неукротимый бег в Байкал, нарушая ритм работы шахт, а подземный город жил по своим законам. Невзирая на противодействие природы, условия улучшались. Тупиковые зоны соединялись с рудничным двором главной шахты. Появилась естественная вентиляция, в проходку подавались электроэнергия и сжатый воздух.

«Подземля» ширилась. Менялось и настроение автора записок. Для него оба города, подземный и сама Слюдянка, стали единым целым.

Я теперь понимал, к чему прислушивался Владимир Петрович, сидя во дворе в свои последние годы. Все ждал, наверное, гула взрывов или шума обогатительной фабрики с рудничными гудками.

Но в конце жизни ему досталась лишь тишина…

«1947 год. 12 ноября. Опять $. Каверна небольшая, 800 миллиметров. Когда заметил вкрапления зелени в кальцитовом пятне потолка, хотел не трогать, но тут сунулся Козлякин и ткнул пальцем. Все посыпалось прямо под ноги. Оцепили. Вызвали НКВД. Создали комиссию. Хорошо, что присутствовал я. Авторитет — вещь незаменимая. Почти все экземпляры ч. в. Трещ. очень мало. Повезло и не очень. Следить теперь будут, наверное, год, хотя те, кто нашел $ в 1942 году, и укрыли, еще сидят…»

«Каверна, — попытался я сообразить и понял, что без геологов не обойтись. — Опять ч. в. и трещ. Снова НКВД. Те, кто не сообщил, еще сидят…»

— Да что же это такое? — крикнул я в пространство двора.

Экскурс в историю Слюдянского рудоуправления сильно меня раззадорил. Неожиданно возникшая головоломка стучалась из прошлого, и, хотя ребусов я не люблю, тайна взбудоражила.

«Что за каверны? — ломал голову я, пытаясь расставить все по порядку. — Тридцать восьмой и первая ласточка: К. 2,5 м… Каверна 2,5 метра? Скорее всего, да. Про таинственную находку у Владимира Петровича только упоминание, что укрывшие информацию еще в лагерях. Сорок седьмой — каверна 800 миллиметров, ч. в. и трещ. Ну, и что это нам дает?»

Зашуршал журналами между сорок седьмым и шестьдесят вторым, и вдруг попалась еще одна запись.

«1956 г. 11 ноября 12:00. Взрывники Чебанов и Молдавский принесли образцы $. Все трещиноватые и нечистой воды. Размер интересный, однако ценности не представляют. Только в коллекцию. Прошли на место. Парни молодцы, рассказали мне первому. От каверны ничего не осталось. Все, что было интересного, разлетелось в прах при взрыве. Создали комиссию. Зафиксировали. Материалы вместе с образцами отправили в прокуратуру».

Пролистнул дальше. Новая запись через неделю.

«Начались допросы. Чертовы $. Надоело. Я-то знаю, что ничего интересного не было. Хорошо, не 37-й год, а то и не знаю, чем бы закончилось. Следователь смотрит волком. Если бы не Никита Сергеевич и его послабления, забил бы меня, фронтовика, прямо в своем кабинете. А так пронесло».

До самого шестьдесят первого года в «подземле» шла обычная жизнь. Читая архив, я ощущал себя немаленькой ее частью. Узнавал ситуации, представлял людей, которые по крупицам строили под землею город. Наверху в Слюдянке — одно, внизу на неисчислимых рудниках, штольнях, штреках и горизонтах — другое. Все ждал, вот-вот мелькнет таинственный значок еще раз, ну вот он… Но нет. Мне оставался только журнал с надписью «1961» — годом моего рождения.

Есть не хотелось, хотя время было послеобеденное.

Мысленно я пытался совместить на одной планете своих родителей, себя у мамки в животе и неумолимо надвигающийся странный $ где-то на отметке горизонта 172 метра.

«28 февраля 1961 г. Вечером домой зашел главный инженер и позвал на день рождения старшего сына Петра».

Запись была настолько необычной, что я, разомлевший на застекленном крыльце, встрепенулся. Владимир Петрович про жизнь на поверхности писал в своих рабочих журналах лишь в крайнем случае.

«Меня сразу насторожил его приход. Обычно веселый, он сейчас нес в себе какой-то секрет. Поинтересовался, в чем дело. Вместо ответа он достал из кармана и высыпал на тарелку горсть породы. Я присмотрелся и увидел в кальците необычно тонкий роковой оттенок. Поинтересовался: что, опять $? Оказалось, про К. знает только он и теперь я.

Рассудили промолчать. Авось пронесет. Пятно совсем небольшое и в укромном месте, хотя после случая в 1947-м Козлякин как с ума сошел и во все кальцитовые пятна пальцем тычет. Жадность у них в породе. Не удивлюсь, если и Вовка станет таким же».

Последняя запись — как раз в мой день рождения, 14 марта 1961 года: пошел сероводород. Что сталось с горизонтом на отметке 172 метра, из записей неясно.

Выходило, что решение о консервации штрека с сероводородом и каверны с таинственным $ принимал отец Петра. Как раз в 1961 году.

Понятно, что завещал мне свой архив Владимир Петрович не просто так. Но где разгадка? Вытащил и на скорую руку перелистал оставшиеся журналы. Ничего. Тогда я заглянул в самую глубину сундучка и увидел вполне современный конверт. Похоже, запечатан. Аккуратно вынул его, напоминая себе сапера. Внутри прощупывалось несколько листов. «Вот он, ответ», — сообразил я, неожиданно понимая замысел Главного Геолога. Он всегда был педагогом и шутником. Не прояви я активного интереса, так и лежала бы разгадка тайны полувековой давности, придавленная стопкой пыльных журналов.

Глянул на часы. Стрелки крались к отметке 16:00. Круто посидел. Понял, что хочу воды. Кушать. Позвонить другу-геологу. Сходить в туалет. Умыться. Водки. Выпрямиться из позы писца. Лечь. Может быть, уснуть. Переговорить с сыном главного инженера Петром и съездить еще раз на могилу к Владимиру Петровичу.