Заговор Европы - Василий Галин Страница 71

В первой половине XIX в. «тема Русской угрозы обсуждалась на страницах французской печати ничуть не реже, чем необходимость союза с Россией. Россия имела в Европе репутацию «державы, захватнической по самой своей природе»», — отмечал Меттерних в 1827 г.1212. «Чего только не сможет предпринять государь-завоеватель, встав во главе этих отважных людей, которым не страшна никакая опасность?… Кто сможет противостоять их напору», — писал Ancelot в 1838 г. «В 1830-е годы в республиканской и — отчасти — правительственной прессе общим местом стала мысль о том, что российский император готовит «крестовый поход» против западной цивилизации и намеревается принести на Запад «цивилизацию сабли и дубины» (по определению газеты «National»), что единственное призвание России — война и что «грубый, воинственный отсталый Север, движимый инстинктивной потребностью, обрушится всей своей мощью на цивилизованный мир и навяжет ему свои законы» — Revue du Nord, 1838 г. «Россию изображали «Дамокловым мечом, подвешенным над головами всех европейских государей, нацией варваров, готовых покорить и поглотить половину земного шара»» — Wiegel1213. Призыв «не допустить до Европы дикие орды с Севера… Защитить права европейских народов» звучал в 1830 г. в манифесте польского сейма1214.

Не случайно западные историки XIX века, отмечает С. Кара-Мурза, назвали Карла I, «очистившего» Центральную Европу от славян, главной фигурой истории Запада — выше Цезаря и Александра Македонского и даже выше христианских героев. Когда Наполеон готовил поход на Россию, его назвали «воскресшим Карлом». В 30-40-е годы XIX века в Европе считали неизбежным «крестовый поход» Запада против «восточного тирана»1215.

А. Пушкин в те годы писал:

Бессмысленно прельщает вас

Борьбы отчаянной отвага

И ненавидите вы нас…

В 1830 г. Пушкин утверждал: «озлобленная Европа покамест нападает на Россию не оружием, но ежедневно бешеной клеветой»1216. То же восприятие Европы сквозит в строках Ф. Тютчева:

Давно на почве европейской,

Где ложь так пышно разрослась,

Давно наукой фарисейской Двойная правда создалась:

Для них — закон и равноправность,

Для нас насилье и обман…

И закрепила стародавность

Их, как наследие славян…

Не пройдет и века, когда клеветы уже покажется недостаточно. К началу XX века европейцы уже пару столетий пугали друг друга угрозой с Востока, а русские все никак не шли и не шли. Однако угроза с Востока верно служила оправданием любого насилия, агрессии (экономической, военной, политической…) Запада против России. Все, кто громче всего кричал об угрозе — Черчилль, Клемансо, Чемберлен, Папен, Вильгельм II, Пилсудский, Гитлер и т. д. — были и главными идеологами, и организаторами всех агрессивных войн против России. Любая война должна получить легитимность по крайней мере в глазах своего народа. Так, «в 1866 и даже в 1870 годах князь Бисмарк сумел добиться того, что клеймо инициатора войны оказалось припечатанным к его противникам. В этом мире важно не быть, а казаться. Еще греки это знали: образы, представления, а не реалии правят миром», — писал Бюлов в своих мемуарах1217. Следуя этому принципу, накануне Первой мировой Бетман утверждал: «Настоятельной необходимостью является, чтобы ответственность за возможное распространение конфликта на непосредственно заинтересованные державы пала при всех обстоятельствах на Россию…»1218. Для Вильгельма II, отмечает Макдоно, свалить все на русского царя стало политическим императивом1219. После Первой мировой на смену славянской угрозе пришла новая угроза — «мировой революции», вся вина при всех обстоятельствах должна была пасть на Сталина и большевиков.

Однако даже диктаторам, для того чтобы развязать тотальную войну, необходимо убедить в ее моральной оправданности и целесообразности большинство населения или по крайней мере его активную часть. Мало того, война всегда сопряжена с жестокими тяготами и риском для жизни каждого человека. Большинство населения СССР и Германии к 1941 г. знало об этом не понаслышке, оно уже пережило ужас, кровь и страдания Первой мировой войны. И «историки» хотят убедить нынешние поколения в том, что двум диктаторам пропагандой и силой удалось «убедить» большинство народов своих стран ввергнуться в новую самоистреби-тельную войну ради каких-то призрачных идей. В этом случае необходимо признать патологическими преступниками и умственно-неполноценными либо подавляющее большинство из тех 250 млн. русских и немцев, либо тех «историков», которые выносят подобный диагноз.

Тема Гитлера и Сталина является не более чем мифом, удобным мифом. Благодаря массовой рекламе и пропаганде миф приобретает популярность и скоро уже сам воспринимается как правда. Но зачем нужен миф? Испанский философ Мигуэль де Унамуно отвечая на этот вопрос, писал: «Облик правды — грозен, народ нуждается в мифах, в иллюзиях, в том, чтобы его обманывали. Правда — нечто страшное, невыносимое, смертельное»… И здесь начинается самая тяжелая часть нашего исследования — поиск истинных причин Второй мировой. Поскольку книга посвящена в первую очередь России, то является логичным и оправданным начать именно с нее:

* * *

П. Чаадаев с горечью писал в 1828 г.: «Мы ничего не дали миру, ничему не научили его; мы не внесли ни одной идеи в массу идей человеческих»1220. В 1837 г. он повторял: «Не отталкивайте истины, не воображайте, что вы жили жизнью народов исторических, когда на самом деле, похороненные в вашей необъятной гробнице, вы жили только жизнью ископаемых»1221. «Начиная с самых первых мгновений нашего социального существования, от нас не вышло ничего пригодного для общего блага людей, ни одна полезная мысль не дала ростка на бесплодной почве нашей родины, ни одна великая истина не была выдвинута из нашей среды, мы не дали себе труда ничего создать в области воображения…»1222

Непосредственно «вслед за этим Достоевский ставит уже, так сказать, практический вопрос, который, — по словам В. Кожинова, — Чаадаева еще не мог по-настоящему волновать: «Мы всего более боимся, что Европа не поймет нас, и по-прежнему, по-всегдашнему встретит нас высокомерием… Основной, главной идеи нашей… она долго, слишком долго еще не поймет. Ей надо фактов теперь понятных, понятных на ее теперешний взгляд. Она спросит нас: «Где ваша цивилизация? Усматривается ли строй экономических сил ваших в том хаосе, который видим мы все у вас?»1223

Ф. Достоевский в 1875 г. предсказывал из Германии: «в Европе собирается нечто, как бы уж неминуемое. Вопрос о Востоке растет, подымается, как волны прилива, и действительно, может кончиться тем, что захватит все, так, что уж никакое миролюбие, никакое благоразумие, никакое твердое решение не зажигать войны не устоит против напора обстоятельств»1224.

Салтыков-Щедрин в 1881 г., после посещения Германии, в своей книге «За рубежом» образно описал свои ощущения в разговоре «мальчика в штанах» (немца) и «мальчика без штанов» (русского). Разговор этот начался с того, пишет автор, что в нем «русский был напорист, а немец — доказателен. В конце же его «мальчик в штанах» сказал: мы, немцы, имеем старинную культуру, у нас есть солидная наука, блестящая литература, свободные учреждения, а вы делаете вид, как будто все это вам не в диковину. У вас ничего подобного нет, даже хлеба у вас нет, — а когда я, от имени немцев, предлагаю вам свои услуги, вы отвечаете мне: выкуси! Берегитесь, русский мальчик! Это с вашей стороны высокоумие, которое положительно ничем не оправдывается!