Последняя цивилизация. Политэкономия XXI века - Василий Галин Страница 50

…

Свое видение «постэкономического будущего» Дж. Кейнс дал еще в 1933 г.: «Представьте, что через сто лет мы будем в восемь раз богаче, чем сегодня… Если предположить, что не будет больших войн или значительного роста населения, то экономическая проблема будет решена… Это означает, что экономическая проблема не является, если мы заглянем в будущее, неотступной заботой человечества… Почему, вы можете спросить, это так удивительно? Это поражает потому, что если мы обратимся к прошлому, то обнаружим, что экономика, борьба за выживание были не только насущной задачей человечества, но были таковой для всего царства живого с тех пор, как в своих самых примитивных формах возникла жизнь. Мы с самого начала развивались в природе со всеми нашими устремлениями и глубокими инстинктами для решения экономических задач. Если же экономические проблемы будут решены, то человечество лишится своей первородной цели. Поэтому я с ужасом думаю о том, как следует переориентировать привычки и инстинкты обычного человека, которые складывались в его сознании в течение многих поколений и от которых мы теперь просим отказаться за несколько десятилетий…» [849] .

Идея постэкономического будущего получит второе дыхание с началом в середине 1960-х гг. постиндустриальной эры. «Сверхиндустриальная революция может уничтожить голод, болезни, невежество и насилие…», — предвещал Э. Тоффлер в 1970 г. [850]. «Экономисты привыкли думать прямолинейно, и им чрезвычайно трудно вообразить себе альтернативы коммунизму и капитализму…, — пояснял Э. Тоффлер, — Эти люди рождены в скудости, научены мыслить в понятиях ограниченных ресурсов и вряд ли могут представить себе общество, в котором основные материальные потребности людей удовлетворены» [851].

…

Потрясение, вызванное научно-техническим прогрессом, было настолько велико, что сциентизм превратился в обожествление науки. Английский футуролог С. Котгров писал по этому поводу: «Основой формулировки наших представлений о будущем является технологический детерминизм, который утверждает, что машины творят историю». Научно-технический прогресс буквально стал новой религией. Начался настоящий футурологический бум, каждая уважающая себя корпорация, университет, общественная или международная организация создают центры по исследованию будущего. Футурологи стали поставщиками бестселлеров на книжном рынке.

Основные материальные и экономические проблемы человечества, утверждали футурологи, будут решены в ближайшие годы, и тогда на смену прометеевскому обществу придет новое. Постэкономическое будущее «откроет массу новых возможностей для персонального роста, приключений и наслаждений. Он будет разноцветным и удивительно открытым для индивидуальности», — писал Э. Тоффлер [852]. «Систему, созданную для материального удовлетворения, мы стремительно преобразуем в экономику, нацеленную на психическое удовлетворение», «основой экономики, грядущей после эпохи обслуживания, будет психологизация всего производства, начиная с материального, — предрекал Э. Тоффлер. — Творцы ощущений создадут основной — если не главный — сектор экономики. И тогда процесс психологизации будет завершен» [853].

Футурологи 1960–1970-х гг. на удивление точно предсказали основные черты этого будущего, начиная с сокращения продолжительности рабочего времени и дальнейшей атомизации общества, до персонализации товаров и взрывного роста индустрии развлечений. Например, в 2012 г. впервые в мире был зарегистрирован миллиардный турист, а несколько сотен каналов телевидения для большинства уже не являются роскошью. Люди сегодня большей частью совершают покупки, подчиняясь не нужде, а прямо по Э. Тоффлеру, стремлением к психическому удовлетворению. Н. Фергюсон в своей книге «Цивилизация: Запад и все остальные» (2012) утверждает, что гедонизм (получение удовольствий) превратился сегодня в единственную религию, поскольку все остальные, особенно христианство в его католическом и протестантском варианте, по всей Европе сжимаются, подобно шагреневой коже, оказывая все меньшее влияние на общественную жизнь своих стран [854].

Однако вместе с восторгом от перспектив наступления светлого постэкономического будущего все отчетливее и угрожающе начинали звучать голоса, предупреждавшие, что это будущее несет смертельную угрозу человечеству. Дж. Гэлбрейт еще в 1964 г. в работе «Общество изобилия» обратил внимание на растущий разрыв между уровнем и «качеством жизни», на зависимость между ростом специализации и углублением невежества. Д. Белл отметит, что тенденции, складывающиеся в США, ведут к фатальному углублению кризиса между экономикой и культурой. Исследователи Римского клуба в 1970-х гг. придут к выводу о ресурсных ограничениях, в которые неизбежно упирается грядущее «процветание». Оптимист Э. Тоффлер в книге «Третья волна» (1980) встанет на позиции социального, ресурсного и экологического пессимизма.

Но это будет только началом, за ними в 1990-х гг. ускорится рост социального неравенства, грозя уничтожением средних классов в развитых странах мира, своего пика достигнут долговой и демографический кризисы, угрожающие существованию уже самой цивилизации. Одновременно, отмечает Н. Фергюсон, вследствие утраты традиционных ценностей коррупция распространяется, как плесень, проникая во все поры общественной жизни. Аполитичность, развязность и цинизм воцаряются повсюду в мире, где духовная жизнь и этические ценности являются уделом лишь незначительного меньшинства населения [855].

Определяя футурологию как науку, ее создатель О. Флехт-Хейм (1966), представлял ее как средство преодоления «старых идеологий» [856]. Футурология должна была дать новое видение будущего в противовес классической политэкономии. Однако законы развития обмануть не удалось.

В начале XXI в. силы, двигавшие на протяжении последних веков развитием общества, подошли к своему исчерпанию: На протяжении всей истории капитализма экстенсивный экономический рост обеспечивался за счет расширения системы. Снятие протекционистских барьеров после Второй мировой войны стало эпохой процветания мировой торговли: за 1950–2000 гг. она выросла в 20 раз, а производство — в 6 раз. В 1999 г. общий объём экспорта составил 26,4 % от мирового производства по сравнению с 8 % в 1950 г. Однако с начала 2000-х гг. ситуация начала меняться, и особенно для развитых стран мира. Рост экспорта перестал стимулировать рост производства — мировой рынок достиг пределов насыщения. Дальнейший рост развивающихся стран происходит уже только за счет передела мирового рынка в их пользу, что наглядно демонстрирует приводимый график. В настоящее время рынок стал глобальным и дальнейшее его экстенсивное расширение невозможно. Другими словами, эффект глобализации на рост производительности труда уже почти исчерпан.

…

Хотя развитые страны еще пытаются бороться, о чем говорит, например, инициатива президента США Б. Обамы, выдвинутая в начале 2013 г. о подписании трансатлантического соглашения о свободной торговле между США и Европой. Его планируется дополнить транстихоокенским соглашением о партнерстве с рядом азиатских и латиноамериканских стран. В результате будет образован самый большой экономический союз, представляющий почти половину мировой экономики и треть мировой торговли…