Глобальные элиты в схватке с Россией - Александр Проханов Страница 49

Александр НАГОРНЫЙ.

Уважаемые коллеги! Институт, который вы представляете, – ведущее научно-исследовательское учреждение нашей страны, в его сферу компетенции входит весь комплекс проблем, связанных с данным метарегионом нашей планеты. Вплоть до конца 50-х-начала 60-х годов XX века он вполне обоснованно считался полуколонией Соединенных Штатов и европейских метрополий, где правят компрадорские олигархические кланы. Присутствовала и некая революционная составляющая: сначала в Мексике, затем на Кубе и в Никарагуа, но не она определяла лицо Латинской Америки. Однако за последние полвека ситуация существенно изменилась. В число 25 ведущих экономик мира вошли такие латиноамериканские государства, как Бразилия (7-е место по объему ВВП в 2014 году), Мексика (11-е место) и Аргентина (24-е место). Колумбия, Венесуэла, Чили и Перу расположены в первой полусотне. Население 20 стран Латинской Америки (без карибского региона) составляет около 600 миллионов человек, или примерно 8,5 % населения Земли, их совокупный ВВП – около 8,9 трлн. долл., что составляет больше половины экономики Евросоюза и 8,2 % общемирового.

Этот экономический рост сопровождался значительными изменениями в социальной, политической, идейной и культурной сферах. Кубинскую революцию и связанный с ней Карибский кризис 1962 года вообще можно считать одними из ключевых моментов глобальной истории XX века. Насколько управляемыми и насколько стихийными, на ваш взгляд, были и остаются эти процессы, какие общественные силы их осуществляют, можно ли говорить о формировании самостоятельных национальных, межнациональных или даже наднациональных, общелатиноамериканских элит, обладающих собственным «образом будущего»?

Владимир ДАВЫДОВ, член-корреспондент РАН, доктор экономических наук, профессор, директор Института Латинской Америки РАН.

Должен сказать, что понятия «национальности» или «межнациональности» применительно к Латинской Америке, на мой взгляд, выглядят совсем по-другому, чем, например, в Европе.

Политическая независимость, которую бывшие испанские колонии Нового Света и Бразилия обрели в 20-е годы XIX века, не означала обретения экономической независимости: страны Латинской Америки стали объектом экспансии со стороны европейских держав, в первую очередь – Великобритании, и Северо-Американских Соединенных Штатов. Границы между новыми государствами проходили, как правило, по границам бывших вице-королевств испанской метрополии и внутри них: Новая Испания (Мексика и государства Центральной Америки, за исключением Панамы), Новая Гранада (Колумбия, Венесуэла, Панама и Эквадор), Рио-де-ла-Плата (Аргентина, Парагвай, Уругвай и Боливия), Перу (Перу и Чили).

Основой экономики этих государств был вывоз различных видов сырья и продовольствия в обмен на промышленные товары. Контроль за этой торговлей сосредоточили в своих руках вполне определенные семейства и кланы, как правило – креольского происхождения. Между латиноамериканскими странами, при всех их особенностях, противоречиях и конфликтах, гораздо больше общего, чем между европейскими.

Александр НАГОРНЫЙ.

Это связано с многовековым влиянием испанской и португальской метрополий?

Збигнев ИВАНОВСКИЙ, доктор политических наук.

Я бы сказал шире – с единой исторической судьбой всей Латинской Америки. Это касается и колониального периода, и периода освободительных войн, и дальнейшего полуколониального развития, и нынешней ситуации.

Да, практически во всех странах региона существуют старые элиты, которые можно назвать аристократическими, истоки которых восходят к колониальной эпохе и которые сыграли главную роль в освободительных войнах, а затем – в создании нынешних латиноамериканских государств. За это время они, несомненно, трансформировались, но до сих пор весьма сильны и влиятельны – особенно там, где сохраняется «традиционная» экономика, основанная на земельной собственности. Например, в Колумбии вот уже полтора века сохраняется разделение между консерваторами и либералами, «draconianos» и «golgotas», там говорили даже, что каждый колумбиец рождается на свет уже с партийным билетом, но почему его семья относится к той или иной партии, никто не знает. Некоторые аристократические семьи контролировали и контролируют «свои» территории настолько плотно, что воспринимаются в качестве неких аналогов традиционных индейских вождей, и это даже даёт повод сравнивать политические системы Латинской Америки с трайбалистскими государствами Африки.

Но это, так сказать, первый, коренной слой становления латиноамериканских элит. Вторым слоем можно считать выдвиженцев периода диктатур 10-х-70-х годов XX века, когда под влиянием США сформировались военные и компрадорские элиты, которые стали играть важнейшую политическую роль во многих странах Латинской Америки. Было три волны противодействия этим диктатурам, превращавшим свои страны в «банановые республики»: в 30-е годы, в 50-е и в 70-е.

В ходе этого процесса сформировалась третья составляющая современных латиноамериканских элит: левая и антиамериканская. Долгие годы она воспринималась в качестве контрэлиты, но в конце 70-х годов началась её инкорпорация и конвергенция в действующие политические системы, и этот процесс предопределил «левый поворот» или, на мой взгляд, вернее будет сказать «левый дрейф» конца 90-х годов. Который выглядел совершенно невозможным во времена Кастро и Альенде.

Посмотрите, президент Бразилии Фернанду Энрики Кардозу, видный ученый-социолог: в политике – социал-демократ, в экономике – скорее, проявил себя как либерал-монетарист, правда – очень сдержанный и мягкий. Но среди предпринимательского класса он, когда уходил, имел рейтинг доверия выше 70 %. Следующий президент, Игнасио де Лула, продолжая политику Кардозу, но придав ей социальный характер, перевел в средний класс 40 миллионов бедных бразильцев. Это очень много.