Охотники за голосами - Роман Романов Страница 43

– А что случилось? Выговор? Шефа сняли? Документ потерял? Губернатор чистку проводит? Опять журналисты? – нараспев уже из кухни перечисляла жена вечные дамокловы мечи всех чиновников, наливая ароматный борщ в его любимую семикаракорскую тарелку.

Безотказный прием не сработал, от вкусного запаха веселее Павлу Ибрагимовичу не стало.

– Да чего ты, я серьезно. Надоело все: честно работаешь, не честно – никакого уважения. Наоборот, чем ближе Великие Выборы, тем больше нашего брата кошмарят. Людям говорить, где работаешь, неудобно, смотрят как на ворюгу и кровопийцу. Долбанный зомбоящик, гадкий Интернет…

– А ты им говори, что даже на море жену с детьми отправить не смог, я уж не говорю о том, чтобы дачу купить, – попыталась смягчить разговор возлюбленная со студенческих лет супруга, заодно ненавязчиво напомнив благоверному о еще свадебном обещании соорудить собственную дачку.

– Всем не объяснишь, да многие никуда и не ездят дальше своих пяти соток на десятом километре… Да и без толку, кто нашему брату поверит? Вся наша литература за двести лет, все эти тонны макулатуры от родных интеллигентов и наемных агентов, все Западное полушарие и даже Самый Главный в последнее время – все тычут в нас пальцем как на прокаженных. Бес-по-лез-но. У-хо-жу!

Супруга знала, какое бывает выражение глаз и всей физиономии у ее мужа в тех случаях, когда он ни капельки не врет. Да и вообще, любила она его настоящей женской и человеческой любовью, несмотря на всех-всех-всех, и на Западное полушарие в том числе. Поэтому Алевтина Семионовна напряглась, глаза ее стали смотреть пристальнее, губы поджались, руки застыли с ножом и чашкой под салат:

– Так, а место уже подыскал? – мелодичный распев в его голосе сменился звенящей сталью. – Желательно никак не с меньшим жалованием. Дорогой, Вовку пора в школу вести, забыл?

Как раз мимо прошмыгнул Вовка вместе с орущим породистым британцем. Правда, визг благородного британца, стараниями отпрыска Павла Ибрагимовича, больше походил на истошные вопли дворового кошака. Чиновник вежливо попросил старшую дочь забрать несчастное животное и заняться наконец чтением русских народных сказок и английским языком с братцем, кого назвали в честь Того Самого, а он, шельмец, кроме футбола и кота изучать категорически ничего не желает.

– Да найду работу-то, – продолжил Павел Ибрагимович, не желая отдавать жене инициативу в разговоре. – Чего ты, знаешь ведь меня, да и кадровый голод везде как-никак.

– А квартиру ипотечную тоже «как-никак» выкупать будешь? Или на улицу жить пойдем?

Сейчас начнется то, о чем Павел Ибрагимович старался не думать. Вместо трогательной семейной беседы о несчастьях средненького человека в бездушной системе выходила грубая, приземленная и сугубо прикладная ссора. И началось. Он выслушал все семейно-бытовые аргументы хозяйки и несколько замечаний морального плана про ответственность перед детьми, переживающих родителей и тещу-сердечницу, а напоследок – про то, как быстро люди становятся зажравшимися свинтусами.

Таяла надежда на наваристый борщ с холодной стопкой водки перед полутораметровой плазменной панелью телевизора, купленного на сэкономленные санаторно-курортные деньги, впереди ждали только страдания. «Вроде страданий Адама и Евы, изгнанных из Рая, – подумал Павел Ибрагимович – Ну или вечно стреляющих на бутылку и не платящих за коммунальные услуги супругов Сидоровых этажом ниже – тьфу-тьфу-тьфу…» И уже вслух сказал как отрезал:

– Так, дорогая, ужинать и спать, собаки лают – караван идет, утро вечера мудренее, вечером деньги – утром стулья. В конце концов, я, может, еще вообще останусь. Мне вон Модест Иваныч еще поляну накрыть обещал после своего квартального…

Знакомство с Авдием

Павел Ибрагимович долго ворочался, уснуть не получалось. Приступ ненависти к работе, жалости к себе и собратьям-чиновникам после атаки благоверной разгорелся в ночном мраке с новой силой. В груди бродил неприятный холодок, мышцы в разных частях тела периодически непроизвольно сокращались, особенно при взгляде на луну, которая настойчиво норовила заглянуть в глаза чиновнику через окно спальни.

Поскольку Павел Ибрагимович был человеком регулярно думающим, он решил рационально и спокойно обмозговать свою тревогу и дискомфорт, тайно надеясь, что скучный и размеренный анализ, как в студенческие годы перед экзаменом, отправит его в царство Морфея. Потом он решил, что думать будет лучше в кухонном креслице, в котором он любил неторопливо попивать кефир.

Как только Павел Ибрагимович добрался впотьмах до кухни, устроился в креслице и привычно протянул руку к выключателю светильника – в лунном свете рука показалась худой и бледной как у покойника – неприятный холодок вдруг пробежал по его спине, волосы на затылке беспричинно шевельнулись, и он на секунду замер с протянутой рукой. «Нервы!» – мелькнуло в голове, и он решительно включил ночник. Забыв на долю секунды о предательском холодке, Павел Ибрагимович машинально потянулся другой рукой к холодильнику, но тут увидел… И пока одна рука машинально пыталась достать коробку с кефиром, вторая, реагируя на увиденное, медленно легла на грудь.

– Е-мае, я же вроде закрывал дверь – выдохнул Павел Ибрагимович, чувствуя как язык сохнет во рту и холод разливается в груди – Вы… ты… Как там вас? Вы тут откуда, собственно? – пролепетал хозяин квартиры и, как бы отдавая дань всему виденному в кино и прочитанному в книгах, тихо-тихо добавил: И по какому праву, промежду прочим на территории частной собственности, можете хранить молчание, бр-р-р… – Павел Ибрагимович громко выдохнул и, как с похмелья, затряс головой.

К необъяснимому зрелищу тут же прибавился необъяснимый голос:

– Отрыгнутое вашим мозгом в состоянии шока прекрасно показывает, чем этот мозг напичкан на самом деле. Меня зовут Авдий. Не волнуйтесь, многоуважаемый Павел Ибрагимович, и потише, Алевтина Семионовна спит чутко, в отличие от ваших пока еще здоровых деток.

Перед Павлом Ибрагимовичем сидел какой-то странный тип. Вроде весь такой настоящий старичок в непонятной гимнастерке, но при этом в джинсах и обуви, очень напоминавшей лапти. Только лапти как будто не такие, как в школьном музее, где первый и последний раз их когда-то очень давно видел Павел Ибрагимович. «Джинсы хорошие, – машинально отметил он про себя. – Как у меня, даже с пятном на том же месте».

– Меня зовут Авдий – вывел Павла Ибрагимовича из ступора старичок. – Рассказывать вам свою историю я не намерен, все равно пока ничего не поймете. Считайте что я этот, как там – ну, типа старика Хоттабыча… э-э-э, не-не-не, не надо думать о трех желаниях и даче в Холюнкино!

Павел Ибрагимович вспыхнул от стыда, дернул плечами, мол, вырвалось. Тем самым он окончательно вернул себе самообладание, понял, что бить его не собираются и чего похуже тоже пока не светит.

«Но откуда он знает, о чем я думаю!? И как он проник в закрытую квартиру!? Тихо-тихо-тихо!» – пронзила мозг государственного служащего новая ужасная мысль. Неприятный потусторонний холодок вновь пробежался под ложечкой и шевельнул волосы на затылке. Одной рукой Павел Ибрагимович как бы невзначай потер шею, убедившись между делом, что нательный крестик на своем месте. Другой рукой больно ущипнул себя за ногу, отчего даже громко икнул. «Все, не сплю, значит это нечистая, – сделал невежественный вывод чиновник. – Неужели бывает! За что? Боже мой, боже мой!».