Россия, подъем! Бунт Расстриги - Сергей Доренко Страница 42

И вот он приезжает на работу, не знаю, как сейчас, прежде приезжал на работу в 12 часов дня и уезжал в 1 ночи. И вот он должен 13 или больше часов в сутки постоянно излучать энергию, которая обращает довольно странных, мятых людей вдруг в его сторонников. Это не легко. И я еще хочу сказать, что это действует не только на русских. Если вы думаете, что это действует только на русских, тогда объясните мне, как он очаровывает Олимпийский комитет, как он очаровывает целую кучу немцев, например, Шредера, который стал на него работать. Как он очаровывает людей на переговорах, как он очаровывал членов FIFA, которые дали чемпионат мира по футболу. Путин на иностранцев действует не меньше, чем на русских. И я думаю, что он, конечно, в этом смысле запахивает тяжело.

Если уж мы коснулись этой темы – Путин весь на отношениях. Наверное, моя ошибка состояла в том, что я всегда относился к нему как к функции, в силу черт характера, наверное, я вообще почти ко всем отношусь как к функции, а Путин ни к кому не относится как к функции, потому что он работает с каждым, как будто это вот человек чуть ли не одноклассник, чуть ли не какой-то человек с какими-то сокровенными воспоминаниями, вашими общими. Это работает на полную катушку, понимаете? Это гигантское отличие. И вот я, например, работаю с любыми людьми и говорю как с функцией, стараюсь, в общем, даже лица не запоминать. Потому что это меня отягощает, и мне тяжеловато, от отношений потом надо отходить два дня. А Путин не устает, значит, он делает это всегда, значит, он и в детстве это делал, и в молодости, постоянно. У него есть потрясающая схема проверки, постоянной проверки себя и остальных, потому что он никогда тебя не переубеждает, если ты пойдешь неправильным, с его точки зрения, путем. Он не звонит и не говорит: «Дурак, что ли, чего ты делаешь?» Он очень борется за тебя в момент первого знакомства, но потом уже не поправляет и не спорит по твоим поступкам. В силу того, что у него абсолютно жесткие критерии дружбы и непредательства, он все время тебя проверяет: предатель ты или нет, постоянно. Это просто каждые полчаса, каждые полчаса ты проходишь проверку: ты предатель или не предатель. Это тоже связано с его императивными, с его абсолютно категоричными императивными требованиями к себе. Он себя проверяет и вас проверяет, понимаете, такая беспощадность к людям, в смысле лояльности, обязательно вызвана собственной беспощадностью к себе. И трудно это угадать сразу, потому что сначала думаешь: «Черт-те что, что это, как это?» Ну, во всяком случае, я это со своей черствостью не сразу угадал, а сейчас я это понимаю: постоянная проверка. Ну да, ну да, ну, попробуй. Вот если ты говоришь ему что-нибудь, Путину что-нибудь, что может привести к разладу между вами и к ошибке, твоей ошибке в отношениях, например, с его точки зрения, он ведь как бы проверяет тебя по своей шкале, у него особая шкала, свой такой штангенциркуль, и он с ним ходит. Он никогда не говорит: «Дурак, что ты делаешь?» А он говорит: «Давай, ну, попробуй, попробуй. Ну, интересно будет, интересно». То есть он никогда не закрывает тебе путь к предательству, как бы полагая де-факто, что каждый, кроме него, послабее. Вот он не предаст, а все остальные люди чуточку слабее. И он смотрит на это будто бы с любопытством. Вот это абсолютно важная черта характера Путина – постоянная проверка на верность. И огромная, гигантская работа над отношениями, с кем бы он ни встретился. Если он с вами встретился, вы должны выйти абсолютным его другом. И не иначе. Дальше вы вступаете уже в огромный, длиннейший период, когда вы будете постоянно проверяться.

Я обещал про интервью рассказать, раз мы говорим уже о личных качествах. Я приехал к Путину впервые, это был 99-й год, я приехал в самых первых числах сентября на интервью. И надо сказать, что тогда он довольно легко согласился. Я ждал его в Белом доме 2,5 часа, и позже я понял, что Путин не может не опаздывать. Он не смотрит на часы потому, о чем я уже говорил прежде: он с кем-то встречается, он с ним говорит не как с функцией, а он говорит как с окончательно родным человеком. В силу этого все графики летят к черту мгновенно. Я ждал 2,5 часа. Потом поставили свет. Первая его фраза была, пока еще ставили свет, он вот так, лучась глазами и очень приветливо сказал мне: «А вы знаете, что в нашей организации вас недолюбливают?» Он сказал не строго, он сказал это не угрожающе, он сказал это с таким любопытством и как бы ожидая, что я отвечу. А я говорю: «Владимир Владимирович, а мне кажется, что в вашей организации совсем большие генералы могут меня недолюбливать, а средний состав, офицеры, безусловно, очень меня уважают. Я не сомневаюсь в этом нисколько». Я тогда лез в бутылку по любому поводу, я же звездой был. «А еще, – сказал я, – Владимир Владимирович, ваша организация называется Российская Федерация, потому что вы премьер Российской Федерации. А меня в Российской Федерации дико любят».

Он все это время улыбался и как бы с улыбкой просвечивал, просматривал, что я за перец такой. А я бухтел: «Бу, бу, бу…» Бухтел чего-то такое ворчливое.

Интервью обычно продолжались дольше, тогда же писали кассеты, сейчас это уже смешно, а тогда писались кассеты. А кассеты мы привозили к нему, к Путину, получасовые, по 30 минут. Ну, я писал всегда не меньше двух кассет. Значит, соответственно, чистого времени примерно час. Но в эфире давалось, насколько припоминаю, меньше, 8–10 минут. Интересовало, конечно, главным образом нападение басаевцев на Дагестан – это было тогда абсолютно принципиальной темой для всего общества. Путин относится очень внимательно к общественному мнению, которое изучает абсолютно профессионально, чтобы вы понимали. Он не по газетам изучает, он изучает через опросы. Опросы, которые делают для него несколько служб. Одна из них, если я правильно информирован, это ФОМ Александра Ослона, фонд «общественное мнение». Как сейчас дела обстоят, я не знаю, я не приближен к этим сферам. Но он дико интересуется общественным мнением, как будет прочитано, как будет услышано. Для Путина важны не только сами события, но восприятия этих событий. Восприятия, возможные деривативы, возможные последствия, и дальше – как, возможно, это будет использоваться сторонами, различно действующими лицами и так далее. То есть он информацию обрабатывает очень глубоко и профессионально. Это не самодурство и не инстинкт. Вот Ельцин действовал по инстинкту, он чувствовал запах земли. Путин исследует практически, как ученый, все это.

Я помню, что я прокачивал тему, что нужно вторгаться в Чечню. Напомню, что это сегодня кажется очевидным, тогда это не было очевидным, потому что у нас был какой-то такой мир Хасавюртовский, и формально русским войскам нельзя было входить в Чечню. А я очень был сторонником вторжения и наказания сепаратистов и приведения Чечни к покорности. Я вернулся как раз из Дагестана, с войны, где был у Казанцева в штабе, и потом видел, как Казанцев роту охраны своей снял, мы остались без охраны. И Казанцев отправил роту охраны, которая охраняла его штаб, помогать подразделению внутренних войск. Казанцев в какой-то момент понял, а мы видели с горы над Гамияхом, как идет бой за Новолакское. И когда Казанцев увидел, что Вешников окружать взялись, надо было точным быстрым ударом с фланга освободить ребят из ВВ, и он снял наполовину перебитую роту охраны, которая ночью воевала за Гамиях, и бросил ее в бой мгновенно. И вот я под всем этим впечатлением, понимаете: порох, смерти, люди, множество смертей, множество глаз таких, опустошенных. Живые с убитыми глазами, которые потеряли друга, – много страдания и подвига.