Россия, подъем! Бунт Расстриги - Сергей Доренко Страница 38

Я хочу сейчас ограничить возможность появления судебных исков и сказать вам со всей серьезностью, что я говорю об апперцепции фактов и слухов, о восприятии, а не о фактах, потому что распространение безупречных фактов требует безупречных документов. Но я говорю о восприятии фактов, смеси слухов с фактами. Ведь в конечном итоге наше понимание ситуации приводит нас к тем или иным решениям, а не документы, – правда же?

Через очень короткое время в Кремле говорят, что Степашин подкаблучник, что о чем бы он ни договорился днем, вечером все перерешает его жена. А тогда надо договариваться с женой, а если надо договариваться с женой, то черт его знает, как он будет работать президентом. Он будет президентом, а надо будет договариваться с женой Степашина – это будет странно. Это становится первой проблемой в отношениях правящей семьи Ельцина с преемником, вне всякой зависимости от истинности этих утверждений.

Где-то в июле, может быть, всех добивает в Кремле информация, что Степашин приезжает к Лужкову на открытие, уже будучи премьер-министром Российской Федерации, а Лужков, мэр Москвы, в это время приезжает на открытие одной из развязок на Кольцевой, на МКАДе. И Кремль начинает трясти от гнева, подозрительности, ненависти, и внимание – не факт, но апперцепция фактов и слухов: Сережа предал – все. Значит, предал, он с Лужковым, они отходили, говорят, их видели, они что-то говорили, мы не знаем, что именно, значит, мы Сереже больше не верим. Не имеет значения: предал ли Степашин, а имеет значение, что в Кремле началась по этому поводу истерика. Истерика началась у людей, близких к тому времени к принятию решений. Основная группа принятия решений тогда была – это Татьяна Дьяченко, ее муж Валентин Юмашев и Александр Стальевич Волошин, который в то время был очень к ним близок и формирует решения, а чуть позже – он помогает Путину и становится главой администрации Путина. Вот эта группа совсем близких людей, постоянно вмешивающихся в развитие дел, и чуть позже приезжает Березовский. Березовский против Степашина ничего не имел, но воспринял решение о его непригодности на пост президента уже в готовом виде от правящей семьи.

Два слова о том, почему Березовский был тогда уже в Москве нечастым гостем. Зимой 98–99-го годов начинается процесс по АVVA. АVVА – это строительство автозавода, что-то такое, какие-то акции, и вся эта мутная история. Кстати, в AVVA работал Александр Стальевич Волошин. Березовский полагает в это время, что уголовное расследование по AVVA инициировано по просьбе Примакова. И Березовский предпочитает оставаться большую часть времени во Франции, в своем имении «Кап де ла Гаруп» на мысе Антиб. Березовский возвращается после снятия Примакова с должности сильно не сразу, а только после того, как его пригласили и вызвали в Москву люди из Семьи. Потому что кризис нарастает, события представляются необратимыми, власть утекает из Кремля – ощутимо и неотвратимо. Он возвращается и входит вот в эту четверку людей, которые принимают все решения: Волошин, Березовский, Дьяченко, Юмашев. Это самая мощная, самая-самая центральная группа. Они понимают, что надо что-то придумать, но понятно к тому времени, что уже поздно, что поздно менять Степашина. Степашин, хорош ли, плох ли, а надо оставлять, потому что некогда, потому что парламентские выборы в декабре 99-го года, выборы, которые определят выборы президентские. Ну, и что же? В этот момент возникает радикальная партия принятия, которую возглавляет и представляет собой эту радикальную партию один человек – Борис Березовский, который говорит яростно, что мы победим или не победим – вот и все, вот и весь разговор. Но он употребляет в этот момент другой глагол, глагол из бранной лексики: «Мы всех отымеем!» – если позволите, я передам его так. Все смотрят на него с растопыренными глазами и не понимают, с какой стати мы всех отымеем, когда игра, собственно, уже проиграна.

К тому времени, к августу 99-го, Лужков и Примаков, уволенный, убранный с должности, формируют глобальное сопротивление, практически 100 %-е сопротивление Ельцину в губернаторском корпусе и в среде чиновников. То есть под Ельциным, условно говоря, Ельцин правит уже летающим островом, некой Лапутанией, он уже не правит Россией. Ельцин болтается в воздухе, и хорошее тому свидетельство – бегство от Ельцина господина Ястржембского, который долго вводил нас в заблуждение либо, может быть, передавал какие-либо личные ощущения, что у Ельцина крепкое рукопожатие. И вдруг Ястржембский начинает работать на Лужкова. А это было таким, знаете, большим сигналом, потому Ястржембский долго-долго, глядя нам в упор в глаза, говорил: «У Ельцина крепкое рукопожатие, крепкое рукопожатие». Когда Ельцин отсутствовал месяцами. А вы знаете, что Ельцин к тому времени по шесть месяцев в году отсутствовал на рабочем месте, по шесть месяцев! Молодым ребятам, которые меня сейчас слушают, трудно в это поверить. Путина 10 дней искали, Ельцина по шесть месяцев в совокупности за год не было на рабочем месте. И именно Ястржембский прикрывал эту ситуацию, лавировал, чтобы не сказать лгал. Лучезарное бесстыдство Ястржембского снискало ему славу наивернейшего человека Ельцина, так что, когда Ястржембский бросил больного и, вероятно, сильно нетрезвого президента, нам стало понятно, что кремлевским конец. Трудно было найти более информированнного человека, чем Ястржембский, и уж когда он бросил Ельцина, все поняли – счет пошел на недели. Конец близок.

Также стало понятно, куда перетекла власть. Итак, ближайший к Ельцину Ястржембский уходит к Лужкову – Примакову. Могущественнейший президент Татарстана Шаймиев создает общее политическое движение с Лужковым. И все до единого губернаторы входят либо в организацию «Отечество» Лужкова, либо в организацию «Вся Россия» которую возглавляет Шаймиев.

В июле – августе 99-го года начинается раздел портфелей и России. Лужков и Примаков и все губернаторы, которые под ним, так как это интерпретируется в Кремле. Внимание! Я сейчас опять говорю об интерпретации, а не о документах. Интерпретируется в Кремле, что они делят портфели, они делят власть, они делят кабинет министров, они делят, кто чем будет заниматься, когда они, наконец, свергнут Ельцина. Кремль в осаде. Под Кремлем никого нет. На телефонные звонки все еще отвечают, но уже волынят – такая итальянская забастовка губернаторов: никто ничего не делает для Кремля. Все всё делают только для Лужкова и Примакова. Всё! Революция началась, в сущности. А выборы в декабре. И вот в этот абсолютно критический, ужасный момент появляется радикальная партия в лице единственного человека – Березовского, который приезжает с криками: «Мы всех отымеем! Мы всех отымеем! Сережа, мы всех…! Мы их всех…!» Я говорю: «Борис, кончай… ну, чего ты, Борь… ну, не надо так, зачем кричишь. Кричишь так, будто прибавляешь себе храбрости. Может быть, не надо?»

А надо сказать еще абсолютно важную вещь, которая обрисовывает ситуацию: репрессии и гонения на Березовского зимой 1998–1999-го были с восторгом восприняты Семьей, потому что, в общем, Боря всех достал. Понимаете, да, ситуацию? То есть гнать Березовского хотела вся ельцинская семья. Все хотели гнать Березовского, с его точки зрения. Я говорю о его восприятии, во всяком случае, это он мне так рассказывал. Все хотели его выгнать к чертовой матери, все были ужасно рады, что он сидит на «Кап де ла Гаруп», и не ездит в Россию, и не мучает всех своим холерическим, невероятным темпераментом. Реально всех достало.