Русская матрица. Будет ли перезагрузка? - Сергей Кара-Мурза Страница 21

А что происходит с общностью «сельскохозяйственные работники»? Она сократилась в 6 раз. Кажется, ни разу об этой проблеме не высказался многолетний министр Гордеев. Да и «национальный проект» в сельском хозяйстве сосредоточил все внимание на покупке 100 тыс. телят и на кредитах. Проблемы архаизации производства и быта сельского населения России он не коснулся.

Деградирует системообразующая для России общность — интеллигенция. Она замещается «средним классом» — новым социокультурным типом с «полугуманитарным» образованием офисного работника без жестких профессиональных рамок. Высшее образование сейчас ежегодно поставляет на рынок труда более 600 тыс. таких суррогатных интеллигентов — при 26 тыс. выпускников вузов по физико-математическим и естественно-научным специальностям.

Но именно этот средний класс представляется ядром общества. В прессе даже заговорили, что он завоевал социальную гегемонию и политическую власть. Иной раз кажется, что это скрытое издевательство. «Гегемон» не только не определен внятными признаками, он — явление преходящее и нежизнеспособное, артефакт смутного времени. По своим социокультурным свойствам это продукт смутного времени, который уже не обременен коллективной памятью «советского типа», но не обрел «своей» памяти. «Рожденные в года глухие, пути не помнят своего». Куда он может повести расколотое общество, кого он может сплотить для творческого усилия? Опора на средний класс — тупик. Да и сам классовый подход не отвечает цивилизационным угрозам, который создает для России этот кризис.

* * *

Трудный XX век Россия прошла, ведомая культурно-историческим типом, который стал складываться задолго до 1917 года, но оформился уже как «советский человек». Он сник в 70-80-е годы, а потом был загнан в катакомбы, но не исчез. Он — «молчаливое большинство» нашего общества. На мой взгляд, без его консолидации и «пересборки» на обновленной философской основе, без собирания вокруг этого ядра гражданской российской нации мы из нашего «длинного» кризиса не вылезем.

ЧТО НАМ ПРЕДЛАГАЮТ. ПОСТИНДУСТРИАЛЬНОЕ ОБЩЕСТВО КАК ПРОДУКТ ГИПОСТАЗИРОВАНИЯ

В широкий обиход вошло понятие «постиндустриальное общество». Влиятельные круги реформаторской элиты России превратили это весьма расплывчатое понятие в обозначение реальной сущности, определенного жизнеустройства, в которое якобы втягивается мир по выходе из кризиса индустриальной цивилизации. Этой сущности приписываются черты, противоречащие реальному профилю того общества, которое и считается инкарнацией постиндустриализма — общества США и Западной Европы. Следовать при проектировании российского «общества знания» этому образу, созданному утопическим мышлением энтузиастов постиндустриализма, было бы очень неосторожно.

Канонической работой, на которую принято ссылаться в рассуждениях о постиндустриальном обществе, стала статья В.Л. Иноземцева «Парадоксы постиндустриальной экономики» (Иноземцев В.Л. Парадоксы постиндустриальной экономики // Финансист. 2000, № 4 (http://www.postindustrial.net/ doc /magazines/article66.doc). Рассмотрим кратко ее главные тезисы, не пытаясь выявить в них какую-то систему. Речь идет действительно о парадоксах, но не постиндустриальной экономики, а ее фетишизации.

В.Л. Иноземцев пишет: «Постиндустриальное общество развивается на фундаменте всемерного использования потенциала, заключенного в прогрессе теоретического знания, — этот важнейший тезис Д. Белла, основателя концепции постиндустриализма, сегодня фактически не подвергается сомнению».

Это утверждение не подтверждается ни логически, ни исторически. А уж здравому смыслу оно противоречит просто дерзко. Тезис о примате какого-то одного типа знания (конкретно, теоретического) можно принять как крайнюю абстракцию, применимую (с большими оговорками) на начальной стадии анализа. Но никак нельзя утверждать, что на таком вырожденном фундаменте может развиваться какое бы то ни было общество. Если сформулированный Иноземцевым тезис «фактически не подвергается сомнению», то лишь потому, что никто его всерьез и не рассматривает. Тезис просто неверен.

Очевидно, что система знания, на которой стоит постиндустриальное общество (как и любое другое), представляет собой сложную целостную систему, обладающую большим разнообразием. Теоретическое знание является в этой системе важным элементом, но именно элементом, встроенным в контекст множества других типов знания, методов познания и коммуникации — в большую когнитивную структуру. Если же говорить о проблемах развития российского «общества знания», то тем более важен настрой на создание большой динамичной системы с высокой способностью к адаптации. Здесь доминирование теоретического знания с сегрегацией других видов обошлось бы слишком дорого (да оно и невозможно, мы рассуждаем о модели, оторванной от реальности).

В.Л. Иноземцев пишет: «Если информация, как и любой другой производственный ресурс, может выступать и выступает в качестве объекта собственности (property), и в этом отношении информационная экономика имеет сходство с индустриальной, то знания, в отличие от любого другого производственного ресурса, могут быть и являются лишь объектом владения (possession) и образуют базу для качественно новой хозяйственной системы».

Как это понять? Знания появились только сегодня, в постиндустриальном обществе? Каким образом знания «образуют базу для качественно новой хозяйственной системы» — разве в «качественно старой хозяйственной системе» не было знаний? А в аграрном натуральном хозяйстве не было не только знаний, но и информации, поскольку она не была «объектом собственности (property)»? К чему вся эта схоластика, эти рассуждения в духе страны Тлен? Они лишь дезориентируют людей.

* * *

Далее В.Л. Иноземцев выдвигает странный тезис, истоки которого даже трудно себе представить: «Вовлечение в процесс массового материального [индустриального] производства все нарастающего объема сырьевых ресурсов, энергии и рабочей силы приводило к пропорциональному росту общественного богатства. Сегодня набирает силу иной процесс: использование знаний умножает результаты гораздо более эффективно, чем применение любого другого».

Что за парадоксальный понятийный аппарат! Ведь очевидно, что «вовлечение энергии и рабочей силы» было точно таким же «использованием знаний», как и сегодня. Переход к «вовлечению энергии» ископаемого топлива вместо энергии сокращения мускула привело не просто к непропорциональному росту общественного богатства, а вызвало индустриальную революцию. Это был такой скачок в использовании знаний, с которым пока что постиндустриальная революция н е может и сравниться. Неужели, по мнению В.Л. Иноземцева, создание паровой машины как средства «вовлечения энергии» менее значимо в движении знания, чем появление компьютера? И как можно оторвать «вовлечение нарастающего объема сырьевых ресурсов» от использования знания? Как вообще можно «умножать результаты» только с помощью использования знания, противопоставляя его всем «любым другим» ресурсам? Знание — без сырья, без энергии и без рабочей силы? Как автор представляет это себе в реальности? К чему эти парадоксы? Какую сверхзадачу хочет решить автор при помощи таких необычных утверждений? Читатель имеет право знать, к чему хочет его подвигнуть текст.