Катынь. Ложь, ставшая историей - Иван Чигирин Страница 18
Катынь. Ложь, ставшая историей - Иван Чигирин читать онлайн бесплатно
Видя мою растерянность, Меньшагин снова предупредил меня о необходимости держать это дело в строжайшем секрете и затем стал объяснять мне линию поведения немцев в этом вопросе. Он сказал, что расстрел поляков является звеном в общей цепи проводимой Германией антипольской политики, особенно обострившейся в связи с заключением русско-польского договора».
Германскую политику в польском вопросе раскрыл перед астрономом зондерфюрер 7-го отдела немецкой комендатуры Гиршфельд, прибалтийский немец, хорошо говоривший по-русски:
«Гиршфельд с циничной откровенностью заявил мне, что исторически доказана вредность поляков и их неполноценность, а потому уменьшение населения Польши послужит удобрением почвы и создаст возможность для расширения жизненного пространства Германии. В этой связи Гиршфельд с бахвальством рассказал, что в Польше интеллигенции не осталось совершенно, так как она повешена, расстреляна и заключена в лагеря».
Тут надо отрешиться от нашего послезнания и увидеть один очень простой момент: ни наши люди, ни поляки не понимали происходящего! Они мерили ту войну мерками войн предыдущих, а это было нашествие совсем иного рода, не имеющее ничего общего с отношениями между собой людей христианского мира. Мы с этим знанием родились, выросли, впитали его с книгами и фильмами — а им даже в страшном сне не могло присниться, что на самом деле происходит и будет происходить в ближайшее время, и когда всё это началось, шок был колоссальный. Они ведь думали, что имеют дело с подобными себе людьми — и далеко не сразу поняли, что это не так [15], что перед ними существа, одержимые демонами языческого мира…
Внезапное осознание этого факта вогнало профессора астрономии в тяжёлый душевный кризис.
Из показаний профессора физики И. Е. Ефимова, проживавшего в одном доме с Базилевским:
«Осенью 1941 года однажды, когда я встретил Базилевского в садике нашего дома, он был очень расстроен, задумчив и, как я заметил, чем-то озабочен. Полагая, что у него произошли какие-то неприятности по службе, я спросил его о причинах такого подавленного настроения.
Тогда он с волнением ответил мне, что в связи с полученными им сведениями он крайне озабочен судьбой русского народа, что теперь ему совершенно ясно, что все зверства, совершенные немцами в Смоленске, не являются результатом своеволия отдельных немецких офицеров-садистов, пользующихся военным временем и творящих самоуправство, а что вопрос стоит о планомерном массовом истреблении славянского народа и всех народов, не относящихся к „арийской“ расе, и что этот чудовищный план разработан и претворяется в жизнь по прямому указанию Гитлера и его клики. Все те зверства, которые нам пришлось увидеть с приходом немцев… это только начало планомерного истребления населения, которое намерены провести немцы со свойственной им педантичностью. Теперь мне ясно, продолжат он, что „жизненное пространство“, о котором твердят немцы, необходимо им для заселения их „арийцами“, и во имя этого они проводят неслыханное в истории массовое, почти поголовное истребление других народов, оставляя лишь часть населения, необходимую им в качестве рабов…»
Дальше он рассказывал о поляках — но о поляках мы уже говорили…
Как видим, в отличие от советской, в немецкой расстрельной операции нет никаких параллельных миров. В ней всё на месте: и охрана, и автомашины, и польские пленные, и множество свидетелей. Как и следовало ожидать, в густонаселённой дачной местности близ областного центра операция являлась лишь условно секретной.
Впрочем, а кого им в то время было бояться?
Помните «документ № 8» немецкого официального материала? Их главного свидетеля — хуторянина Киселёва, выступавшего перед делегациями с рассказами о «зверствах большевиков»? Несмотря на столь выдающуюся роль в деятельности министерства рейхспропаганды, с немцами на запад он не ушёл и осенью уже давал показания следователям НКВД.
Из показаний П. Г. Киселёва:
«Осенью 1942 года ко мне домой пришли два полицейских и предложили явиться в гестапо на станцию Гнездово. В тот же день я пошёл в гестапо, которое помещалось в двухэтажном доме рядом с железнодорожной станцией. В комнате, куда я зашёл, находились немецкий офицер и переводчик. Немецкий офицер через переводчика стал расспрашивать меня — давно ли я проживаю в этом районе, чем занимаюсь и каково моё материальное положение.
Я рассказал ему, что проживаю на хуторе в районе Козьих Гор с 1907 года и работаю в своём хозяйстве. О своём материальном положении я сказал, что приходится испытывать трудности, так как сам я в преклонном возрасте, а сыновья на войне.
После непродолжительного разговора на эту тему офицер заявил, что, по имеющимся в гестапо сведениям, сотрудники НКВД в 1940 году в Катынском лесу на участке Козьих Гор расстреляли польских офицеров и спросил меня — какие я могу дать по этому вопросу показания. Я ответил, что вообще никогда не слыхал, чтобы НКВД производило расстрелы в Козьих Горах, да и вряд ли это возможно, объяснил я офицеру, так как Козьи Горы совершенно открытое многолюдное место, и, если бы там расстреливали, то об этом бы знало всё население близлежащих деревень.
Офицер ответил мне, что я всё же должен дать такие показания, так как это, якобы, имело место. За эти показания мне было обещано большое вознаграждение.
Я снова заявил офицеру, что ничего о расстрелах не знаю и что этого вообще не могло быть до войны в нашей местности. Несмотря на это, офицер упорно настаивал, чтобы я дал ложные показания. Офицер убеждал меня, заявляя: „Германия ведёт борьбу с большевизмом, и мы должна показать русскому народу, какие большевики звери“.
Я решительно отказался сделать это, заявив: „Ищите себе для этого дела другого человека“. Тогда офицер сказал, что германское командование настаивает на том, чтобы именно я дал такие показания, так как моё долголетнее проживание в этом районе, рядом с дачей НКВД, делает мои показания убедительными.
Вопрос. Вы дали показания, требуемые от вас гестапо?
Ответ. Нет, я таких показаний не дал и категорически заявил офицеру, что не могу показывать ложь. Офицер, предложив подумать, отпустил меня домой…
После первого разговора, о котором я уже показал, я был вторично вызван в гестапо лишь в феврале 1943 года. К этому времени мне было известно о том, что в гестапо вызывались и другие жители окрестных деревень и что от них также требовали такие показания, как и от меня.
В гестапо тот же офицер и переводчик, у которых я был на первом допросе, опять требовали от меня, чтобы я дал показания о том, что являлся очевидцем расстрела польских офицеров, произведённого якобы НКВД в 1940 г. Я снова заявил офицеру гестапо, что это ложь, так как до войны ни о каких расстрелах ничего не слышал, и что ложных показаний давать не стану. Но переводчик не стал меня слушать. Взял со стола написанный от руки документ и прочитал его. В нём было сказано, что я, Киселёв, проживая на хуторе в районе Козьих Гор, сам видел, как в 1940 году сотрудники НКВД расстреливали польских офицеров. Прочитав этот документ, переводчик предложил мне его подписать. Я отказался это сделать. Тогда переводчик стал понуждать меня к этому бранью и угрозами. Под конец он заявил: „Или вы сейчас же подпишете, или мы вас уничтожим. Выбирайте!“
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments