Обаяние тоталитаризма. Тоталитарная психология в постсоветской России - Андрей Гронский Страница 15

Типичное поведение ура-патриота, в целом, я уже охарактеризовал выше. Добавлю лишь некоторые штрихи к портрету человека с этим синдромом.

Критически настроенные к этой мировоззренческой установке также называли людей принявших фанатичную провластную и милитаристскую позицию «ватниками». Предположительно саркастическое прозвище «ватник» возникло от названия спецодежды, которую выдавали заключенным ГУЛАГа. Но по иронии судьбы, это прозвище находило отражение в стиле мышления ура-патриота — поразительной ригидности, бьющим в глаза нарушении формальной логики, абсолютной, неестественной слепоте ко всем фактам, которые противоречили бы его картине мира, яростью, которая возникала, когда он сталкивался с контраргументами. Кроме содержания мировоззрения в «ватниках» был примечателен особый стиль мышления, о котором уже упоминалось раньше — ответы и реплики явно не соответствующие обсуждаемой теме, возникали как бы невпопад, отмечалась ригидность убеждений, сочетающаяся с незнанием элементарных фактов, было характерно глухое отрицание очевидных событий (например, присутствие российских военных в Крыму, кризис российской экономики). А если ура-патриот все же признавал их, то они тут же перетолковывались в «позитивном» ключе (например, как прозорливость президента, экономическая мощь России и т. п.). Этот когнитивный стиль через короткое время начинал вызывать у собеседника чувство безысходности. Певец и артист Алексей Лебединский так описал свои ощущения от общения с этим контингентом людей: «Раньше меня коробило слово „вата“ в отношении огромной части моего народа, хоть оно звучало только по отношению к ничего не желающим ни слышать, ни понимать, ни размышлять вообще, непрошибаемым рабам телевизора, коих полно. Мне было жаль их, несчастных. А теперь я понимаю, насколько точно это название — это же реальная ВАТА, где любая мысль, даже самая острая и прямая, просто и четко выраженная, запущенная в лоб и смотрящая прямо в глаза, застревает, глохнет и обречена либо на игнорирование, либо на сгустки черной выползающей массы тупизмов в ответ, но совсем по другой теме.» ^[42]

На поверхностном уровне «ватник» обычно оперировал тезисами из официальной телепропаганды об украинских «фашистах» и о необходимости защиты русскоговорящего населения, о геополитических притязаниях вероломной Америки. Но в то же время подспудно более или менее явно, как правило, прослеживалась и другая линия логики. Вот типичные высказывания:

«После присоединения Крыма я почувствовала себя человеком».

«Нам нужна сильная Россия! А Крым геополитически важный плацдарм».

«Нам нужно сплотить народ. А без милитаризма здесь не обойтись».

«Путин поднимает меня с колен. И мне не важно, кто прав, а кто виноват. Я хочу, чтобы Россия была сильной и нагибала другие народы».

«Путин стал МОИМ президентом после Крыма».

«Путин показал, что Россия может вести свою геополитику и не спрашивать ни у кого на то разрешения. Это и позволило многим россиянам почувствовать ВПЕРВЫЕ ощутить национальную гордость за свою страну и президента. Особенно после правления алкаша Ельцина».

«Что этим хохлам еще надо? Мы им и так газ задарма продаем».

«Россия может быть только империей».

Таким образом, на уровне психологических мотиваций «ура-патриота» в первую очередь волновала отнюдь не борьба с «укрофашистами» и защита русскоязычных жителей Донбасса и Крыма, а приобщение к силе, которую он видел в милитаристской имперской политике.

Некоторые, особенно воспламенившиеся ура-патриотическим вирусом, ехали воевать на Донбасс добровольцами на стороне «ДНР» и «ЛНР». Что примечательно, иногда это были не только маргиналы и бывшие участники боевых действий, но и офисные работники, пресытившиеся спокойной жизнью. Другие, по каким-либо причинам сами поехать не пожелавшие, репостили в социальных сетях объявления о том, как добраться в пункты набора «ополченцев». Хотя обычно такое рвение на словах объяснялось желанием защитить русскоговорящее население и восстановить нарушенную справедливость, как правило было заметно, что за ним скрывались другие более или менее осознанные мотивы. Процитирую отрывок из интервью с одним респондентом о его разговорах с коллегой, который решил бросить работу риэлтора и отправиться на Донбасс: «Он пришел с трясущимися руками и сказал, что не может больше так, и душа обязательно требует идти воевать. Я пожелал ему не доехать до места. У нас с ним были споры, я говорил: „Ну ладно, предположим, что действительно затронуты интересы жителей Донбасса. Но ради чего воюют ополченцы, какова их конечная цель?“ Подозреваю, что для него эти события ассоциировались с какой-то ностальгией по Советскому союзу, хотя он молодой человек. Он ничего не мог ответить, но было видно, что он злится».

Казалось бы, совершенно парадоксальным образом «ватника», декларирующего пламенную заботу о населении, совершенно не трогала информация о гибели мирных жителей на Донбассе, о том, что в Крыму и Славянске людей использовали как «живой щит», что в Донецке «ополченцы» устраивали огневые точки в жилых квартирах. Когда ему говорили о таких фактах, то он либо как будто бы не слышал, либо сразу же отметал такую информацию как очевидный фейк, либо проявлял поразительное бесчувствие и цинизм. «Ура-патриот» мог рассуждать о гуманизме, справедливости и сострадании, но сострадание это было весьма избирательным. Например, такой индивид мог выражать бурю негодования по поводу обстрелов Донецка, но оставаться совершенно равнодушным к гибели людей, таких же мирных граждан, как и в любом другом месте, в Мариуполе в результате обстрела «ополченцев» («А, хохлы опять врут»). Или проявлять искреннюю радость, когда узнавал о каком-либо неблагополучии в других странах, — например, если на Украине выявили чиновника-коррупционера, — но аналогичные события в своей стране его внимания совершенно не привлекали.