Обаяние тоталитаризма. Тоталитарная психология в постсоветской России - Андрей Гронский Страница 12

Во-первых, как я уже говорил, обращала на себя внимание аффективная насыщенность реакций, если собеседник выражал несогласие. Ее спектр мог варьировать от глубокой растерянности, как будто человек был совершенно не готов к тому, что кто-то может думать каким-то иным образом, нежели он («ты что, телевизор не смотришь?», «вот же РИА-новости написали!») до ярости («ты что, за фашистов?!», «Родину любить надо!»). Такая сила реакции свидетельствует о чрезвычайно сильной личной идентификации индивида с декларируемыми им положениями. Можно предположить, что если бы некто сказал ему о том, что Земля плоская, а не круглая, он бы очень сильно удивился, но не стал бы реагировать на собеседника яростью.

Во-вторых, обращала внимание строгая избирательность в выборе каналов информации. Типичный (в нашем контексте) индивид обычно пользовался несколькими новостными каналами на телевидении или в интернете (некоторые, по всей видимости, для того, чтобы подчеркнуть свою независимость от общественного мнения заявляли, что они не смотрят телевизор, но на поверку оказывалось, что они черпают информацию из новостных лент в интернете с аналогичным содержанием). Все другие каналы информации априори дисквалифицировались как дезинформирующие.

В-третьих, логические умозаключения строились таким образом, что факты, которые противоречили предполагаемому заранее выводу либо просто игнорировались, либо перетолковывались в желаемом направлении. Таким образом, мы имеем дело с чем-то похожим на паралогическое мышление ^[25].

В-четвертых, в типичном случае носитель идей практически не поддавался переубеждению, даже если ему указывали на очевидные факты. В лучшем случае на некоторое время он мог погрузиться в задумчивость, но затем вновь возвращался к своим утверждениям, иногда приводя новые доводы, иногда, как будто бы просто забыв, что ему говорилось. Некоторые же (возможно более честные с собой) говорили: «Я просто в это верю, и мне не нужны доказательства! Я просто хочу верить в это».

В-пятых, наблюдалась жесткая поляризованность восприятия: мир делился на «черное» и «белое», всегда правых «нас» и врагов, внешних и внутренних, причины трудностей размещались за пределами своей личной идентификации (иностранные враги и их агенты внутри страны). Зачастую декларировалось, что для борьбы с «врагами» приемлемы все средства — от военных действий до политических репрессий.

В-шестых, обращал на себя внимание тот факт, что, как и в описании душевных эпидемий В. Х. Кандинским, многие как бы утратили морально-нравственные нормы свойственные им прежде. Например, религиозный человек, категорически выступающий против воровства и насилия, был не против присвоения Крыма. Бывший либерал начинал оправдывать диктаторские методы правления, бывший сторонник равноправия заявлял, что в силу естественных причин есть более высокие народы, а есть те, кто должен подчиняться и т. п.

Если говорить о симптоматических явлениях на уровне групп, то мы наблюдали: 1) инверсию прежних моральных ценностей в обществе (если не сказать, моральную деградацию), 2) дефицит критически-аналитического мышления, 3) поиск внешнего врага, ксенофобию и ненависть, 4) инфантильную, практически рабскую зависимость от государственных лидеров, 5) слепую приверженность индоктринируемой СМИ точке зрения, доходящую до фанатизма.

В целом, описанное состояние имеет черты, связанные, прежде всего с характером мышления — искажение логики, доминирование указанных выше идей в сознании, невозможность их коррекции с помощью логических аргументов и фактов, — придающие ему сходство с паранойяльным синдромом (хотя конечно я не отождествляю его с истинной паранойей, т. к. в данном случае нет патологической основы, на котором оно развивается).

С точки зрения своего происхождения и по своим проявлениям оно также близко к описанному в конце 19 века французскими врачами Э.-Ш. Ласегом и Ж.-П. Фальром синдрому, названному ими бредом вдвоем (Folic A Deux). В настоящее время в МКБ-10 оно обозначается термином индуцированное бредовое расстройство (F 24). Главные признаки этого расстройства следующие:

— Один, два и более лиц разделяют бред и бредовую систему, поддерживают друг друга в этом убеждении. Один из них имеет истинное бредовое расстройство (чаще шизофреническое).

— У индуктора и реципиента тесные взаимоотношения (семейные, территориальные, религиозные); бред реципиента исчезает при разлучении.

— Есть сведения об индуцировании бреда реципиенту путем контакта с индуктором (совпадение по времени и другим характеристикам).

— Возможны индуцированные галлюцинации.

Безусловно, наблюдаемое нами состояние имеет собственную специфику: во-первых, индуктором не выступает душевнобольной человек, во-вторых, это скорее «бред» совместный с большой социальной группой, нежели бред вдвоем. Я бы предложил для его обозначения использовать термин синдром медиаинфотоксикации. Термин «инфотоксикация» стал применяться украинскими психиатрами, оказывающими психиатрическую помощь на Донбассе, в разгар российской милитаристской пропагандистской компании летом 2014 года ^[26]: В разгар лета, когда бои на востоке Украины сместились к российской границе, работающие в округе психиатры начали замечать у жителей, оказавшихся втянутыми в конфликт, нетипичное расстройство. Сперва его симптомы было сложно дифференцировать от более распространенных психических последствий войны — тревожности, бессонницы, депрессии — однако они достаточно отличались для того, чтобы врачи начали придумывать болезни особое имя. Они назвали ее «инфотоксикацией» или, проще, «украинским синдромом». К признакам психической травмы у людей добавились заметные агрессивность и паранойя, выражаемые в причудливых суждениях, причем пациенты придумывали эти фразы не сами. Оказалось, что их источник — телевидение.

На основании наблюдения за россиянами, попавших под влияние СМИ, я бы выделил следующие характерные черты этого состояния:

— Сверхценные и заведомо ложные («бредоподобные») идеи возникают в результате получения информации через средства масс-медиа (телевещание, интернет, социальные сети). Эти идеи, используя выражение В. Х. Кандинского, также можно назвать эпидемическим бредом ^[27].