Лаций. В поисках Человека - Ромен Люказо Страница 94

В тишине двигатели заработали быстрее, автомотриса снялась с места и поехала – куда медленнее обычного.

С жутким скрипом металлическая пластина, закрывавшая вход, соскользнула набок. Они въехали в длинный темный тоннель, с трудом освещаемый передними фарами вагона. Отряд людопсов охватило тревожное молчание. Теперь, когда стало поспокойнее, они ждали новостей о своих собратьях.

– Рутилий, вы все еще тут?

– Я занят, меняю структуру половины Корабля, чтобы вы могли там проехать, и пытаюсь отключить питание на другой половине, чтобы автомотриса могла двигаться дальше. Не отвлекайте меня.

– Как дела у наших?

Несколько секунд Рутилий молчал, и Эврибиад начал опасаться худшего.

– Мы хорошо делаем свою работу. Центральный отсек спасен. Фотида на своем посту. Я не считал раненых, но убитых нет.

Сказанное разошлось по вагону, и секунду спустя сорок эпибатов уже выли от дикой радости. В узком тоннеле их крики становились громче и умножались до бесконечности. Пока они ехали, Рутилий из своего далекого убежища ловко управлял тонкими кисточками манипуляторов силы тяжести, которыми был уставлен Корабль. Наверное, на это уходило дикое количество энергии, и Эврибиад без труда представил себе сотню этажей, совершенно лишенных света, – только для того, чтобы его маленький отряд мог продвигаться вперед. Ведь Рутилий поднимал над ними куски металла, вправлял искривленный монорельс, удерживая прямую траекторию, с помощью множества операций перестраивал сам тоннель. И тот вибрировал, будто в разгар бури, сотрясался, словно они путешествовали по разбушевавшемуся морю, а не по чреву стального Корабля. Но ничто не могло унять их вновь обретенного энтузиазма. Когда автомотриса выехала из тоннеля, этому предшествовал собачий гвалт, принадлежавший скорее армии безумцев, нежели маленькому отряду. Но первый услышанный выстрел оборвал этот неистовствующий лай облегчения.

Они доехали до конечной. Автомотриса замедлила ход – а перед ними отправленный Рутилием отряд где-то из двадцати автоматов сопротивлялся орде, раз в десять превосходящей его числом. Один из людопсов выстрелил и попал во врага – боевого эргата, гигантского паука с многочисленными конечностями, оснащенного огнестрельным оружием и таким количеством когтей, что и не сосчитать. Лежащие на крыше солдаты открыли шквальный огонь. Их противники отступили в глубь залы, и под прикрытием товарищей часть стаи во главе с Эврибиадом спрыгнула с автомотрисы.

Им открылось зрелище, достойное конца света. Этот отсек размерами не уступал собору. Его загромождало скопление станков, подъемных кранов, экскаваторов, массивных восьмиколесных транспортеров – в большинстве своем перевернутых и побитых. А главное – заднюю стену сменило черное небо, усыпанное ледяными звездами.

Эврибиад проглотил первую паническую реакцию. Таинственные силы, которыми управляли автоматы, мешали воздуху покинуть Корабль, а холоду – проникнуть внутрь. Пол, казалось, изгибали насильно, его прочерчивали глубокие борозды.

Один крик кибернета – и его солдаты кинулись вперед плотной стаей, а деймоны попятились, освобождая им место. Создания заколебались. Они почувствовали, что теперь имеют дело с живыми. Потом они сбежали наружу.

Эврибиад подошел к автоматам.

– Вы видели варваров?

Один из деймонов сделал шаг вперед.

– Мы знаем, где их найти, – сказал он, глядя на Эврибиада с высоты своей долговязой фигуры. – Ниже, если спуститесь этажей на тридцать. Но вся эта зона кишит боевыми эргатами. Они не могут с вами сражаться, а мы не можем сражаться с их хозяевами – так что ситуация патовая. К тому же еще одна подобная встреча – и кто-то из ваших солдат или вы сами можете подвергнуться опасности. Узы нам этого не позволят.

Эврибиад прикрыл глаза, чувствуя себя совершенно обессиленным. Правила, которым подчинялось поведение автоматов, были абсурдными. А с другой стороны, именно им они с Фотидой были обязаны возможностью захватить Корабль.

Он пожал плечами и отошел от группы автоматов, затерявшись в собственных мыслях. Прошагал до края ангара, где исчезла стена, сменившись звездной пустотой. Завороженный этой прорехой, он прошел осторожным шагом до самого разрыва в броне метров тридцати в высоту и в три раза больше – в ширину. Он ощутил, что ему трудно дышать, когда осторожно ступал по разорванному металлу оболочки, ставшей непрерывным продолжением пола, Миллионы тонн материала у него над головой, еще миллионы – у него под ногами. Все это представляло собой силы, невообразимо превосходящие его хрупкий организм, так, что у Эврибиада от этого кружилась голова. Усилием он смирил собственное воображение, чтобы пройти еще пару шагов по направлению к бездне.

В конце, миновав еще метров десять, он уперся в невидимую эластичную стену, отделяющую Корабль от космоса, надавил на нее рукой в перчатке, и защитное поле немного исказилось, но не поддалось. Эврибиад повернулся к деймонам, которые следили за ним глазами издалека, обескураженные его жестом, и крикнул им:

– Мы атакуем врага с тыла. Дайте об этом знать Рутилию.

* * *

Плавтина тонула. Ледяные пальцы утягивали ее на дно, туда, где вода становилась черной, а от света оставалось лишь воспоминание. Жизнь и сознание выскальзывали из ее тела, расходясь большими пузырями.

И ее заснувший ум тоже опускался в пучину, к базальтовым залежам, настолько древним, что она забыла об их существовании. Скоро она уже лежала на этом последнем слое почвы, словно корабль, который после кораблекрушения достигает дна океана в спокойном молчании глубин.

Легко поднялась тина, потревожив водную стихию. Двух-трех обитателей пучины возмутило вторжение. И все. Теперь Плавтина была мертва.

Или, согласно уравнению Платона – еще не жива.

* * *

Разум ее покоится на нулевом этаже. Весьма далеко от собственной поверхности. Перед самым ее рождением. В секунду самого первого восприятия. Ни структур, ни категорий. Никаких инструментов для понимания мира – которого и не существует. Граница между внутренним и внешним еще не выкристаллизовалась в тонкую перегородку, называемую идентичностью. Плавтина еще не Плавтина. Она плавает в жидкой среде. Температура – такая же, как у живого тела. Блаженство – чистая, бездумная достаточность. Сверху падает свет, размытый из-за среды, через которую проходит. Она знает, что эта мысль принадлежит той Плавтине, что видит сон – а не Плавтине из сна. Последняя, строго говоря, еще ничего не может знать. Тем не менее эта чистая имманентность наделена рабочими органами чувств, на сей момент – бесполезными.

Плавтина концентрируется, силой запускает когнитивную систему и велит передавать ей информацию.

Больше никаких звуков – только гул машин. Сотни крошечных механических животных выстраивают части ее тела. Она это знает. Еще немного, и она почувствует, как они суетятся, услышит их металлический звон. Размером они всего несколько миллиметров и похожи на полупрозрачных насекомых. Они будут работать и дальше, закончат наращивать ей мускулы и выделять дерму. Все остальное уже готово и в рабочем состоянии – но, если можно так выразиться, необитаемо.