Гнев изгнанников - Николай Побережник Страница 9

– Ты должна использовать все свое обаяние, красоту и ум, чтобы князь дикарей отдал свое княжество в твои руки, – императрица тяжело дышала, распухшая шея сжимала горло, что не давало говорить и дышать, не прилагая усилий.

– А если он не захочет, – Скади сидела на кровати рядом с матерью и держала ее за руку.

В изголовье стоял высокий Тихней, верховный министр и глава собрания ученых, а также по совместительству постельничий матери-императрицы… вот уже несколько лет как. Он со страдальческим лицом смотрел на измученную болезнью женщину и кивал на каждую ее фразу, при этом то и дело, искренне переживая, смахивал слезы.

– Лучше чтобы захотел, наши воины самые сильные и бесстрашные, но зачем проливать кровь и настраивать против себя этих дикарей, приложи все свои знания, ум, и… – императрица зашлась кровавым кашлем, отстранив от себя дочь, кое-как выдавив, – не смотри!

Но Скади не могла не смотреть на мать, которая была еще так молода, которая еще не всему ее научила, тоска и горе разрывали сердце девушки. Но она подчинилась, и пока мать не избавилась от кашля, разрывающего ее изнутри, Скади стояла, отвернувшись от изголовья кровати.

– Вот, – императрица достала из прикроватной тумбы украшенной искусной резьбой с золотым покрытием и цепочкой драгоценных камней по углам свиток, опечатанный императорской печатью, а также шкатулку из кости монстра подземелий, – здесь моя предсмертная воля и императорская печать.

– Матушка, – Скади кинулась к матери.

– Будь достойна памяти своих предков! Зачитай это завтра на совете и прими печать власти…

Вспоминая последние минуты жизни матери, Скади сидела в большом фургоне, который тянули четыре пары лошадей, в сопровождении отряда всадников численностью в двести пик. Вокруг ночь, чужие земли, в которые пришлось добираться почти два месяца и пересекать пустыню. На сиденье напротив, больше походившем на диван, старая леди-наставница, скучая, листала толстую книгу и вздыхала, а Скади, отодвинув шторку застекленного окна с резной золоченой рамой, смотрела на пересекающие дорогу протоки. Рощи, луга и огромные территории заболоченных мест проплывали перед ее взором. Скади нравилось, что она видит, несмотря на то, что передвигался фургон исключительно ночью, боги наградили народ империи даром – видеть ночью лучше, чем днем. Правда, есть у этого дара и обратная сторона, приходится вести образ жизни преимущественно ночной, так как яркое солнце сильно слепит, да и длительное нахождение на солнце вызывает болезни кожи, почти неизлечимые.

– Скучный роман, – леди-наставница, вздохнув, отложила книгу, – а за окном что?

– Прежде чем стемнело, было очень много лесов в этих землях, – ответила Скади, – иногда я жалею, что мать-императрица оградила меня от приема Снадобья сумерек.

– Только мужчины-воины делают это.

– А матушка?

– Она тоже была воительницей, пока не встретила императора…

– Да, ты мне уже много раз это рассказывала, – вздохнула Скади.

– Наместник Стак предупреждал, что здесь может быть опасно.

– Разве есть чему опасаться с таким сопровождением? Да и воевода князя обещал выслать людей и встретить у крепости.

– У форта.

– Что?

– Они называют это фортом… Наместник Стак говорил, что это очень укрепленное в военном плане сооружение, и что странно, у этих дикарей там самые современные и обученные воины, вооруженные оружием, о котором, кстати, поручено узнать нашим шпионам из местных наемников.

– Я не собираюсь с ними воевать, а князь, как мне рассказывали, не такой уж и дикарь.

– Мы все заложники обстоятельств… так что не стоит исключать войны. И не забывай, все же это дикие земли, и здесь живут дикари.

* * *

– Что случилось? – тихо спросила Дарина, взяв меня за руку.

– «Тевтонцы»… их очень много, – прошептал я, глядя, как вся колонна проезжает мост, вот пара всадников отъехала в сторону, наблюдают за многодворцем.

– Кто?

– Иноземцы, говорю… Сотни две, едут на юг.

– Война?

– Не знаю, но поехали по дороге, что ведет к форту, – ответил я и внимательно смотрел на тех двоих у моста.

Один из «тевтонцев» повернул голову в нашу сторону, а я явно чувствовал его взгляд на себе. Решил лечь в лодку, чтобы не привлекать внимания, но непонятно, они что, тоже видят ночью? Вопрос… Появилось идиотское желание поднять руку и показать им средний палец, но передумал и решил не экспериментировать и не проверять свои догадки. Наверняка еще представится возможность.

Посмотрев еще раз вслед удаляющейся в ночи кавалькаде, я снова лег, обнял Дарину и закрыл глаза. Нужно выспаться, завтра долгий путь.

Мы скромно завтракали рано утром на постоялом дворе в компании странного соседа, того, что ночевал в лодке у мостков напротив. С виду наемник, но возрастом староват для этой профессии. Длинные редкие волосы, собранные на затылке в «худую» седую косу, высокий лоб и глубоко посаженные глаза, аккуратные борода и усы. Пара серьезных давних шрамов на лице выглядела ужасно, наверное, оттого, что лекарь либо спешил, либо руки не из того места, уж очень небрежно были наложены швы. Потертый стеганый кафтан перехвачен поясом с коротким мечом хартской ковки в ножнах, да топорик за спиной. Еще я обратил внимание на шест, что незнакомец приставил к стене – сантиметра четыре в диаметре, дерево почернело от времени, а по всей длине шест был окован плоскими железными кольцами с расстоянием сантиметров в пятнадцать.

Кроме нас троих в харчевне никого… как ни старался я незаметно разглядеть соседа, но все же пару раз встретился с ним взглядом и бросил это неприличное занятие, еще подумает чего. Дарина завтракала без аппетита, ковыряла ложкой уже остывшую похлебку, да то и дело вздыхала.

– Поешь, – уговаривал я ее, но та лишь кивала, опять вздыхала и продолжала гонять ложкой чечевицу.

– Не хочу, Никити́н.

– Надо, надо поесть, амазонка моя, вдруг придется меня подменить на весле, или стрелять…

– Хорошо, – Дарина глубоко вздохнула и принялась есть.