i-o - Саймон Логан Страница 9

Я снова тянусь к месту, где должна быть заготовка, но мои пальцы хватают горячий, липкий воздух.

В моей голове опять стучит все сильней и сильней. Клапаны сердито скребут мой череп.

Затем струя пара вновь вырывается из лотка точно в положенное время, и глухой удар возвещает о прибытии новой заготовки.

Не размышляя (потому что именно этому мы научены) я беру заготовку, извлекаю трубку из кармана, приподнимаю слой и помещаю туда трубку.

Затем на мгновение я замираю, изучая заготовку, но она ничем не отличается от тех, что я видел до нее, от тех, что я увижу после нее. И все же она совершенно другая.

Мгновение спустя я уже кладу заготовку обратно на ленту и наблюдаю, как механическая клешня появляется в проеме и хватает ее.

Ритм конвейера восстановлен.

Но даже сейчас я не могу забыть то, что заполняло пустоту на месте отсутствовавшей заготовки. Страх. Паника. Беспорядок. Надзиратели, мечущиеся как сумасшедшие, пытаясь умиротворить машину, восстановить ее сердечный ритм.

Но только какое-то время спустя я понял, что именно это и было написано на металле конвейерной ленты.

Мой сон, такой же ритмичный, как волнообразный гул фабрики, из которого состоял весь мой мир, был прерван посторонним звуком — посторонним, потому что источником его была не машина, не сталь и не страдание.

Я открыл глаза, не пошевельнув головой, и стал смотреть на детали машины, которые вращались и двигались на стенах фабрики, обеспечивая равномерность процесса производства. За скрежетом шестеренок я различил звук — тот самый звук, что разбудил меня. Мягкий, влажный — звук органического происхождения.

Я непроизвольно поджал губы и подумал о течи из лопнувших труб пневмосистемы. Я подумал об изложнице, с которой на бетонный пол, словно ядовитое молоко из материнской груди, капает зеленоватый конденсат. Я перебрал все простейшие объяснения существованию этого звука, не желая признавать очевидное — этот звук был для меня совершенно новым и незнакомым.

Звук повторился, громкий и влажный, и я понял, что он раздается из-под моей собственной кровати.

Схватившись за ржавый шест, который предохранял меня ночью от падения, я перегнулся через край и вгляделся в полоску темноты шириной в полфута. Там что-то поблескивало.

И снова я бросил взгляд на детали машины, пытаясь добиться от них ответа или объяснения.

Зубчатые шестерни вращались. Клапаны спускали пар. Вентили извергали газ и молочно-белые струи пара.

Они не могли дать мне ответа.

Неуверенно вздохнув, я запустил руку под кровать и извлек оттуда что-то маленькое, теплое и влажное. Ухватив покрепче, я поднял это что-то поближе к тусклым лучам света, которые сочились сквозь решетку заменявшую мне потолок. Это была заготовка, идентичная тем, что прибывали ко мне по конвейеру. Такая же, как все те, что я получал до того, такая же, как все те, что я буду получать вечно.

Такая же — и в то же время совсем другая.

Внутри этой выпуклой красной массы ощущалось какое-то отличие, которое, как и рисунок на ленте конвейера, намекало мне на существование иных возможностей, хотя я не смог бы объяснить, в чем именно они заключались.

На альтернативу.

Я посмотрел вверх, на решетки, заменявшие потолок, сквозь которые я часто мог наблюдать толстые, как колонны, ноги надзирателей, важно расхаживавших с планшетками на груди, но теперь там было темно и пусто. Это, впрочем, меня даже несколько успокоило.

Из заготовки высовывалась трубка — такая же, как те, что я прикреплял на своем рабочем месте, — но с крышечкой на конце и двумя крошечными поперечными перекладинами с каждой стороны. Я никогда прежде не видел ничего подобного.

Стоило мне закрыть глаза (может, я еще не вполне проснулся, а может быть, давали себя знать последствия закупорки сосуда), как я видел ползущую вдаль ленту конвейера, покрытую узором. Это была инфекция, и она стремительно распространялась.

Я повернул стоявшую передо мной заготовку, в то время как призрачный узор продолжал разворачиваться перед моим взором, и тут что-то произошло. Я изменил ход процесса, и хотя это (как и все, что происходило вокруг меня) было задумано не мной самим, я испытал некоторое удовлетворение, что обнаружил тайную связь между отдельными частями машины.

Я отполз по холодному полу в угол комнаты, где, как и везде на нашей фабрике, валялись куски металлического лома и детали различных механизмов, которые другие механизмы роняли в самых разных местах, словно ящерицы, отбрасывающие хвост, или живые существа, отторгающие больные ткани. Рабочие периодически сметали этот мусор в углы, откуда другие рабочие, которые занимались не самим производством, а обеспечением производства всем необходимым, время от времени скидывали их в гигантские мусорные баки. Но до ближайшего их визита в мою каморку еще оставалось три смены, а куча обломков в углу была уже довольно большой.

Кроме того, в последнее время беспорядок на фабрике был гораздо заметнее, чем обычно.

Я порылся в куче и извлек оттуда фрагмент маленькой шестеренки — полукруг, усеянный рядом маленьких острых зубчиков. Я удивился новизне своих переживаний.

В моей голове происходили вещи, которые явно не должны были происходить там, и я чувствовал, что не в моих силах остановить их. Очевидно, таково желание машин, решил я, потому что никаким другим способом мне не удавалось объяснить теплую волну, разлившуюся по моему затылку и задней части шеи.

Образы возникали у меня перед глазами. Основой для них служил рисунок на ленте, по-прежнему струившийся у меня перед глазами; мои руки немедленно воплощали эти образы в реальность, стыкуя металл с металлом, вставляя стержни в отверстия, совершенствуя заготовку, которая исчезла с ленты транспортера у меня на глазах за смену до этого, чтобы обнаружиться под моей кроватью среди мотков проволоки, оплавленных медных шариков и мятых полос алюминия.

В ушах у меня приглушенно звучал шум моего рабочего места на конвейере — шипение, скрежет, вибрация, стук капель, визг искр, — мои руки, подчиняясь этим звукам, включали их в процесс. В моей памяти всплывала кирпичная стена за конвейером, ненадежные ступеньки, ведущие вверх, тревожная тень решетки, заменявшей потолок, струи сжатого пара, вырывавшиеся наружу, и сполохи красного пламени, скрытого ими. И эти инструкции тоже воспринимались моими руками и воплощались в металл.

Я дышал тяжело и часто. Я чувствовал себя абсолютно отделенным от своего тела, а клапаны, вделанные в мой череп, срабатывали через нерегулярные промежутки времени, снижая давление.

И вот в руках у меня оказалось что-то совершенно новое, что-то размером с небольшую человеческую голову, ощетинившееся выведенными наружу проводами, изогнутыми болтами и сломанным литьем. Кровь струилась из многочисленных порезов на моих пальцах. Пот лился рекой со лба.

Предмет, который я держал в руках, был практически шарообразным.