12 смертей Грециона Психовского - Денис Лукьянов Страница 9

* * *

Драконы-комодо — удивительные животные.

И вовсе не из-за того, что жить они могут по сто лет, и даже не потому, что они из прочих родственников ближе всего к погибшим динозаврам и фантастическим драконам средневековых легенд — хотя, это большой такой плюс в карму этих пресмыкающихся. Прежде всего ящеры невероятны тем — сей факт будоражит ученые умы, как камень осиное гнездо, — что растут всю жизнь. Понемногу, по сантиметру в год, но все же становятся больше и больше, не останавливаясь — в отличие от других, с точки зрения природы, видимо, примитивных форм жизни, которых она такой сверхспособностью обделила. Рано или поздно все живые существа перестают расти, а вот комодо — отнюдь. Если взять в расчет еще их столетний возраст, получатся действительно новоявленные динозавры, или хотя бы динозаврики. Все натурально, экологично, без использования каких-то там застывших в янтаре комаров с ДНК рептилий.

А потому эти огромные ящеры, очень, надо сказать, довольные жизнью — еще бы, такой подарок она им отвалила, — лежат на песке, греются, лениво переворачиваются с огромного боку на не менее огромный бок. И продолжают расти даже в таком состоянии абсолютного блаженства — вот ведь чудеса.

Но сегодняшний день ознаменовался уменьшением размера всей популяции на острове Комодо, притом — дважды.

Сначала в воздухе что-то словно хрустнуло, будто небесную гладь разломили напополам — ящеры нервно дернули глазами, почувствовав эту аномалию. Люди, конечно же, ничего не заметили — не по глупости своей, хотя ее у них всегда тоже хоть отбавляй настолько, что, если вдруг появится раса, которой внезапно приспичит закупать глупость галлонами, люди станут главными ее поставщиками. Ну так вот, не заметили этого надлома живущие на острове люди и приехавшие сюда туристы совсем по иной причине — это ощущение пронеслось на уровне, человеком не воспринимаемым. Как свисток для собак — дуешь-дуешь, сам ничего не слышишь, а животное просит побыстрее заткнуться и прекратить это издевательство.

Драконы-комодо, как уже было сказано, ощутили это стрелой пущенное ощущение — и перепугались так, что на миллиметр точно уменьшились в размерах. Но это ладно, ерунда.

Второй раз за день все ящеры уменьшились уж точно не меньше, чем на сантиметр, испугавшись так, как никогда за свои долголетние жизни до этого — ящерицы просто услышали довольные возгласы Психовского, ступившего на землю острова, как стихийное бедствие.

Аполлонский восклицал и радовался еще пуще — но только умел делать это тихо, выливая эмоции карандашом на бумагу.

— Да ты посмотри на этих красавцев! — вскрикнул Грецион, топчась босиком в мокром прибрежном песку — крабы профессора, видимо, тоже обходили, боясь цапнуть за палец. — Они же восхитительны!

— Я думал, что так радоваться буду я, — Федор Семеныч сидел на песке чуть вдали от берега, орудуя карандашом. — А громче всех, как обычно, ты. Водолеи…

— И снова ты за свое, — фыркнул Психовский, зашагав к художнику. — Я бы обрадовался сильнее только если бы ты привел меня на берега Атлантиды.

— Утопил, то есть?

— Дурацкая шутка, — честно признался профессор, заглядывая в блокнот. Там уже прорисовывалась линия островных джунглей, просто для украшения добавленная на лист. Но в центре, пока в общих чертах, появилась рептилия — живой экземпляр лежал неподалёку. Вообще, драконы-комодо встречали всех приезжающих на остров уже на берегу — и правильно делали, это ведь их дом, их территория, они тут полноправные, вечнорастущие хозяева. Правда, с приездом на остров Грециона, ящеры стали сомневаться, что эта земля все еще принадлежит только им, и уже подумывали сдать остров профессору без боя, от греха.

— Дурацкое и пошлое желание, Атлантида, пф, — махнул свободной рукой Аполлонский. — С каких пор ты стал таким банальным? Я думал мелкие островные цивилизации заинтересуют тебя больше — об остальном ты и так все знаешь. Даже о том, о чем другие не имеют ни малейшего понятия.

Грецион машинально кивнул. Он, в меру профессии и увлечения, действительно понимал в сгинувших цивилизациях много больше остальных, и красок его знаниям предавали теории, которые в серьезном и обязательно скучно-сером научном сообществе считались антинаучными. Такой подход, Психовский абсолютно не понимал — с чего вообще принято считать, что той же Атлантиды действительно не было, богов Ацтеков не существовало, а Египтяне не умели пользоваться пестицидами и чем-то радиоактивным даже в примитивных целях? Профессор считал, что вселенная — штука очень хитрая, любящая всякие фокусы, и она специально подсовывает людям ящик с двойным дном, о котором они редко догадываются, ведь им сначала нужно, как слепым, ощупать весь ящик, обнюхать его, понять странные письмена на нем — а до потаенного дна руки не доходят.

Ну а Грецион Психовский больше всего любил эти скрытые донышки, по логике вселенной — весьма очевидные, а по человеческой — абсурдные.

Профессор хотел сказать что-то, но мысль покинула его, понеслась на просторы обдуваемого горячим ветром и морской свежестью острова и растворилась где-то среди зеленых ветвей, став единой с сознанием леса.

Так прошло несколько минут — Психовскому наскучило.

— И долго ты с этим драконом будешь возиться? Это первый, которого ты увидел.

— Мне нужно довести его до ума, — протянул Федор Семеныч, на секунду отвлекшись от рисования и поправив соломенную шляпу — Грециона передернуло, но он промолчал, решив попозже напомнить про необходимость ритуального костра для этого головного убора. В вопросе замечаний профессор был галантен, как граф старого воспитания.

— То есть, превратить в настоящего дракона? — профессор перевернул желтую бейсболку козырьком назад.

— Ты абсолютно прав, — самодовольно протянул Аполлонский.

— Ладно, — пожал Грецион плечами и положил руки в карманы розовых шорт — они уже успели переодеться, не в штанах же по пляжу ходить. Вот по ночной пустыне — другое дело…

Профессор Психовский зашагал по мокрому песку, но все же захватил красные кроссовки, мирно лежавшие около сидящего художника, и нацепил их по дороге — если крабы в песке его пощадили, не значит, что так сделают все другие твари.

— Ну и куда ты? — спросил Федор Семеныч, когда Грецион отошел достаточно далеко. Голос художника звучал отстраненно, словно из своей компактной вселенной — наверняка, полной рыцарей, драконов и волшебников.

— Гулять, — признался Психовский, не останавливаясь.

— По незнакомому дикому острову, полному столетних ящериц?

— Ну да, тем паче, — профессор задумался, добавив: — Почему-то очень хочется — сам не пойму, почему.

— И почему-то, я не удивлен, — Аполлонский вернулся к работе. — Типичный Грецион Психовский, просто наитиипичнейший.

* * *

Существо опешило, оказавшись совсем в других джунглях — старых, очень старых, но не настолько древних как те, где оно только что бежало. Местная флора казалось такой чужой, незнакомой, а фауна — тем более, но все равно… зверь ощущал какое-то родство с этим местом и с его обитателями, будто бы оно и было первоисточником всего, отправной точкой для этого существа, колыбелью его жизни. И неуловимое родство ощущалась с другой, как казалось, фигурой — одновременно и лишней, и необходимой в этих джунглях.