Битва за небо - Максим Сабайтис Страница 89

– А после Часа Ноль? – Брови сэнсэя сошлись в одной точке, Поликарп Матвеевич был сильно обеспокоен и даже не скрывал своих Намерений от Воронина.

– Все, что мы знаем о мире после этого момента, укладывается в хорошо знакомое тебе пророчество, – вздохнул Сергей Владимирович. – Я не знаю, каким образом учителю удалось преодолеть эту страшную преграду, быть может, предсмертного усилия достаточно чтобы заглянуть на ту сторону. Если это так, я постараюсь успеть рассказать о том, что увижу.

– Ты уверен, что мы захотим это знать? – спросил третий участник сборища. – При неизменности будущего любое предсказание легко превращается в приговор. Особенно если ничего хорошего нас там не ждет.

– Или – или, – пробормотал Архипов, наливая себе следующую чашку чаю. – Все будет зависеть от того, справились ли мы с указаниями Преображенского. У кого-то из наших учеников есть шанс спасти Россию, но обучили ли мы его так, чтобы он сумел этим шансом воспользоваться? И обучили ли мы его вообще? Через сито отбора прошли тысячи мальчиков, а сколько учебных вольтов сейчас стоит в церемониальном зале?

– Девяносто один, – моментально откликнулся третий участник собрания. – И этим девяносто первым в девяносто первом же году стал Николай, на которого лично я готов поставить. Они с Дмитрием, если верить обрывочным видениям Ксении, сейчас находятся в Америке и занимаются каким-то очень важным делом. А ведь Колька совсем недавно сдал экзамен! По-моему, это не случайность.

Воронин скривился, полез трясущейся рукой в карман и достал оттуда пилюлю.

– Видения закончились, – сообщил он, с усилием проглатывая лекарство и запивая его горячим чаем. – Больше мы о Николае не узнаем футуроскопическим способом ничего. Связь продолжает существовать, но активизировать ее в сознательном состоянии Ксения не может.

– Сны… – пробормотал Поликарп Матвеевич. – Она снова стала кричать во сне. Только если раньше по ее выкрикам с некоторыми погрешностями реконструировалось все увиденное, то теперь этот номер не проходит. Ксения выкрикивает имя Николая и с ужасом повторяет слово «нет». Как и сразу после комы, после пробуждения никаких воспоминаний у нее не остается. Если бы только мы могли проникнуть в ее сон…

– Такие средства существуют, – признался профессор Воронин. – Их для чего-то засекретили военные, но нам, футуроскопистам, они известны. Элементарная комбинация из препаратов, имеющихся в любой аптеке. Только ничего в ее снах мы не увидим, потому что она видит не сны, а будущее. Препаратов же для показа будущего посторонним не существует. Пока что. Да и вряд ли они когда-либо будут созданы. В силу уже упоминаемых неоднократно причин.

– В мире однозначного будущего место футуроскопии может занять стилевидение, – немного подумав, заявил третий собеседник. – И в этом случае связка Ксения – Николай как бы вывернется наизнанку. Стилевидение Николая будет непроизвольно напоминать ему Стиль Ксении. Судя по твоим сообщениям, Сергей, один раз что-то похожее уже произошло.

– Не до конца, – уточнил Воронин. На его бледном морщинистом лбу выступила испарина – началось действие лекарства.

– Во Владивостоке, на стрельбище, Николай едва не потерял контроль над своим талантом, но в последний момент сумел собрать энергию и перенаправить его с Ксении на находившегося поблизости капитана военной разведки. Так что окончательной инверсии еще не происходило ни разу.

– Отчего-то мне кажется, что полная инверсия этой связи произойдет в Час Ноль, – пробормотал Поликарп Матвеевич. – И тогда неподготовленный подмастерье может впасть в кому, как когда-то это произошло с Ксенией. Только на этот раз чуда не произойдет.

Сидящие за широким деревянным столом молча переглянулись, но промолчали. Подобный сценарий не противоречил их расчетам, более того – выглядел самым реалистичным. И пусть до поры до времени будущее оставалось неоднозначным, собравшиеся в обеденном зале мариенбургской психотехнической школы не знали, как можно избежать развития ситуации именно в этом направлении.

Не буду рассказывать, как мы добрались до аэродрома. Не потому, что обошлось без приключений, погонь и стрельбы, а просто потому, что запомнил этот фрагмент нашего путешествия крайне смутно. Перерасход внутренней энергии выродился в бешеную пульсацию крови, одышку и дрожащие конечности. Каким образом я бежал и не падал – известно только моему ангелу-хранителю. Дмитрий, правда, утверждал, что я иногда даже обгонял его, выбиравшего кратчайший путь и отстреливавшегося из пистолетов.

На наше счастье, никто из гнавшихся за нами не раскочегарил паромобиль – против этого вида транспорта пистолетные пули были бы бессильны.

Еще один непонятный момент – отсутствие засад на пути от аптеки до аэродрома. На месте рационалистов я бы высчитал, куда и какой дорогой мы побежим, после чего посадил бы еще одного пулеметчика на нашем пути. В моем состоянии хватило бы обыкновенного ружья, поскольку читать Намерения на бегу я уже не мог, а следовательно, и не ощутил бы, что в меня целятся.

Возле ворот, ведущих к причальным мачтам, дежурила пара российских авиаторов, при параде и полном наземном вооружении. Дмитрий тем временем расстреливал последнюю обойму. В ответ тоже звучали выстрелы, но нас так и не ранило, только вот мне шальная пуля срезала одну из кисточек на высовывавшейся из-за плеча катане. Упавшую кисточку я, между прочим, ухитрился подобрать и сам того не заметить – в таком вот полубессознательном состоянии меня и доставили на борт «Зенона». Я заснул, когда увидел триколор на знакомом борту дирижабля. Дмитрий проследил, чтобы мне не мешали дойти до нашей с ним каюты, заботливо придержал дверь, когда я входил внутрь и накрыл меня пледом после того, как стало ясно, что на сегодня движения моего тела завершены.

Перестрелку с толпой, что выломала ворота и разогнала вооруженную охрану, я тоже пропустил, равно как и наш поспешный взлет. Хорошо еще, что на армейских дирижаблях не принято в чужом порту останавливать паровую машину и выстужать котлы.

Зато к самому важному происшествию на «Зеноне» меня что-то разбудило. Я открыл глаза и увидел перед собой знакомый узор из заклепок. Едва заметная вибрация подтвердила мне: мы летим в расположение Комиссии, а треклятый Сан-Франциско остался далеко позади.

Поворот головы позволил мне увидеть спящего напарника. Он тоже не потрудился раздеться, но, в отличие от меня, нашел в себе силы снять хотя бы сапоги.

Алексей, с тревогой подумал я. Что будет с ним в столь растревоженном городе? Где он сможет найти убежище от коварных революционеров, расчетливых рационалистов и горящих жаждой мщения блэкджеков? А ведь есть еще и неизвестная никому, кроме него, величина – подводники капитана Немо. Они ведь тоже где-то в городе, недаром мы встретили днем мэтра Джонса.

Воспоминание о калифорнийских революционерах заставило меня ощутить приступ тошноты. Проклятые последствия перенапряжения мешали радоваться жизни, тому, что я вырвался из американского ада, в котором мог не один десяток раз погибнуть – от пули, меча или яда. О, Гатчина, Гатчина! О, славная столица России, величественный Санкт-Петербург, есть ли во всем остальном мире места, походящие на рай сильнее вас? Или это во мне говорит мой патриотизм, заставляющий хвалить местность только потому, что она является твоей родиной?