Удар иглы - Илья Стальнов Страница 78

– Раз так, то отправляйся на мужскую половину и сообщи, что госпожа готова отойти ко сну…

– Уже бегу, – пропищал я и не торопясь отправился по уже знакомым ходам и переходам к выходу.

Мне опять повезло. Войдя в один из залов, я будто наткнулся на невидимую стену. Прямо передо мной, как вкопанный, набычившись и хмурясь, стоял Селим-паша. Его лицо налилось кровью, затуманенный взор устремился в какие-то неведомые дали. Он даже не посмотрел на меня, будто и я не существовал на свете. Он больше походил сейчас на раскрашенную статую. Мне даже стало как-то не по себе.

«Что же с ним сотворил этот барон? – подумал я. – Будто душу отнял. Стоит как чурбан, и не удивлюсь, если он выполнит волю барона. В голове не укладывается! Ну и возможности у этого негодяя!…» Я спрятался за длинной портьерой, на которой золотом по замше были вытканы игравшие в мяч ягуары. Я стоял теперь совсем недалеко от застывшего Селим-паши. Он даже голову не повернул в мою сторону.

Ждать пришлось недолго. Сначала мимо меня прошествовала толпа женщин, сопровождавших тонкую и грациозную хозяйку, направившуюся в свою опочивальню. Вскоре с другой стороны появился и сам надменный сераскир Измаила Айдос Мегмет, трехбун-чужный паша, окруженный телохранителями-тургау-зами с устрашающими физиономиями. Да, это был он, ошибиться невозможно. Насколько я разбирался в одеждах и обычаях этой страны – в зал входил хозяин дворца.

«Ну сейчас что-то произойдет», – со страхом подумал я и не ошибся.

Селим-паша, которому сераскир приветливо кивнул, оскалился, будто оборотень, готовящийся принять волчье обличье, затем выхватил стилет, врученный ему бароном, и со злобным нечеловеческим визгом, от которого кровь стыла в жилах, бросился на своего начальника и благодетеля.

Телохранители замерли от неожиданности, но уже через миг все-таки успели схватить его. Ну и хорошо – помощь моя не понадобилась…

Однако я рано радовался. Будто подталкиваемый мощной пружиной, толстяк рвался к сераскиру. Он рычал, брызгал пеной изо рта, выкатив глаза так, что они вот-вот должны были выскочить из орбит. Зрелище было жуткое и преотвратительное. И произошло нечто удивительное. Селим-паша тащил за собой двух огромных телохранителей, бессильных справиться с ним, и неумолимо продвигался к сераскиру, который, испуганно вытаращив глаза, пытался вжаться в стенку. Резкое движение – убийца стряхнул с себя тургаузов, навис над сераскиром, будто неотвратимое возмездие за грехи, и занес над его головой стилет. Хозяина дворца ждала неминуемая погибель, но тут раздался мой выстрел, эхо которого прокатилось по помещениям.

Мне показалось, что одного выстрела будет недостаточно, поскольку Селим-паша все же ударил свою жертву. Но тут уж сам сераскир проявил завидную прыть, сумев увернуться и отпрыгнуть в сторону. Селим-паша еще секунду постоял, а потом рухнул на пол.

Сераскир брезгливо отпихнул труп загнутым носком домашней туфли и тихо спросил:

– Кто стрелял?

Я выступил из-за портьеры.

– Кто ты, достойная женщина? Назови свое имя, и ты не сможешь упрекнуть Айдоса Мегмета в скупости и неблагодарности.

Я сбросил покрывало. Раздались возгласы; «О Аллах!», «Да это же мужчина!» Потом кто-то крикнул: «Русский лазутчик! Смерть ему! Смерть!»

Телохранители бросились ко мне с обнаженными саблями, но сераскир повелительным жестом остановил их:

– Стойте! Он спас мне жизнь, и я не могу ответить черной неблагодарностью, Я подумаю, как отблагодарить его. А пока… пока в зиндан.

Обозленные тургаузы схватили меня за руки, содрали женскую одежду и потащили на задний двор, где и бросили в большую яму, в дальнем углу которой лежал труп. Судьба моя, казалось, была предрешена.

Предутренние часы в глубокой яме оказались мучительными для моего тела, но не для духа. Меня бил озноб, холод сковывал все члены, но в душе, как это ни удивительно, воцарились покой и умиротворенность, каковые бывают ниспосланы человеку свыше после исполненного им долга и завершения земного пути.

Со страданиями тела мне удалось кое-как справиться, у своего несчастного бездыханного соседа я позаимствовал овчинную накидку, вывернул ее наизнанку и закутался в нее.

Мысли мои текли плавно. С одной стороны, я пытался осознать, что же произошло со мной, но, с другой стороны, наслаждаясь снизошедшей на меня умиротворенностью, постоянно впадал в отвлеченные рассуждения о вещах вечных и всеобъемлющих – что есть добро и зло, влияет ли на их оценки положение оценивающего и то, что благо для одного, то для других может стать отнюдь не благом. Мне припомнился на этот счет один из разговоров с Осиповским.

Тесная комната, за окном – мороз и снег, скрежет полозьев, ущербный месяц на темном звездном небе.

– Вспомните слова Бёме, – говорил Осиповский. во всем сущем есть противоречие, даже в Боге. Бог и дьявол есть две стороны одного явления.

– Ну а если взять утверждение англичанина Джоржа Беркли, что все идеи мира потенциально существуют в божественном уме, но реальное существование получают лишь в душе человека. И тогда получатся, что единственным полем сражения между добром и злом становится наш ум. Кто победит в этой борьбе – добро или зло, по большом счету неважно, ибо и в том и в другом случае человек ощущает себя одинаково правым, и нигде ему не найти ни подтверждения, ни опровержения этой истины. И мир, и Бог равнодушны и холодны.

– Ваша эрудиция, мой друг, растет, что является фактом похвальным, – усмехнулся Осиповский, который в тот вечер выглядел каким-то усталым и опустошенным. Он махнул рукой. – Хотите знать мое мнение? Все эти теории – пустая болтовня людей, забавляющихся ими словно картежной игрой. А суть проста – есть две пронизывающие мир силы: Добро и Зло, сила созидания и сила разрушения. Они – как в душах наших, так и в каждой молекуле. Это, друг мой, не предположение – это знание. А философия нужна лишь для того, чтобы разум человека покинул тесные стены обыденности и мелких забот и честно решил для тебя, чему и кому он должен служить…

Добро и зло, созидание и разрушение, Свет и Тьма – так все просто! Ну а если подойти с этими мерками к конкретной ситуации, хотя бы к той, в которой я сейчас оказался? К тем людям, с которыми я столкнулся i в действиях которых ничего не мог понять? Ну конечно, я служу добру, мои противники – злу. Ну а если они считают иначе и думают, что к добру и благу нацелены именно они, а я ничего не понимаю и только мешаю им? Ведь я же не знаю их истинных целей, что за Великий, которому они служат? Где же тот арбитр, который нас рассудит?

Скорее всего в этом мне уже не разобраться, поскольку жить оставалось совсем недолго. Хотя… Глупости, ничего мне османы не сделают. Я же как-никак спаситель самого сераскира. Должно же у них быть чувство благодарности…

Потом мне вспомнились слова кривоногого барона о каком-то узле, связанном с именем русского князя. Именно ради смерти этого князя посылал своего помощника барон, но тот, к счастью, не смог выполнить задание. Интересно, кто же все-таки этот князь? В голову приходило несколько сиятельных имен, но кому отдать предпочтение? Ведь жертва была выбрана исходя из какого-то извращенного и таинственного хода мыслей, и логика тут ничем не могла помочь. Но кто бы это ни был, все равно приятно ощущать себя спасителем одной из столь важных особ. К сожалению, спасенная жертва никогда не узнает о том, кому она обязана жизнью.