Записки начинающего феодала - Сергей Кусков Страница 73

— пела в голове сладкоголосая эльфийка. Перед ней лежал пергамент с текстом этой песни на человеческом, записанным специально приставленным к Галадриэль агентом, и он до боли совпал с тем, что записала она по памяти. Но вот только никакой рифмой в тексте и не пахло. Не было там рифмы.

Потому, что песня была на чужом языке.

На ЕГО языке!

Тело вновь взял озноб. Ей хотелось плакать и смеяться. Хотелось кого-нибудь убить и растерзать. Хотелось вызвериться на слугах, но слуги, понимая настроение хозяйки, всячески от неё шарахались и прятались. И правильно делали, как говорил дядя Карлос, вызверяться на слабых может только ничтожество. Сильный человек всегда даёт отчёт словам и поступкам, и всегда сам за них отвечает. Ибо способен за них ответить.

Песня была про дракона, похищавшего девушек, которыми от него откупались в качестве дани. Но к концу песни вдруг выяснялось, что дракон просто хотел жениться на прекрасной сеньорите, сделать её королевой, императрицей своей огромной империи. Но люди пугливы, и девушки умирали от страха до того, как он успевал доносить их до своего замка. А ведь будь любая из них смелее — и стала бы повелительницей всех земель, так как мало кто может сопротивляться настоящему дракону!

Она схватила со стола золотой тяжеленный кубок и запустила им в стену, после чего упала в кресло и зарыдала, закрыв лицо ладонями.

Опростоволосилась. Не смогла выполнить несложное задание. Потеряла наставника. Выдала врагу ценную информацию, раскрыв важные секреты. Хорошо, что Карлос вообще не отдалил её от двора — с него станется. Но брат решил не спешить и просто запер её во дворце, лишь запретив покидать его. Но…

Она виновата в том, что не смогла убедить, что Рикардо — не враг? Что с ним можно работать?

Нет, бред это — Карлос принимал решение сам, вдали от неё. Точнее это она была вдали, в Картагене, а потом в Мериде. Он лишь поставил её перед фактом. Но она… Слишком поддалась эмоциям и эйфории, потеряла контроль над ситуацией. Недооценила мальчишку. И мальчишку ли? Это он хотел казаться юным безусым мучачо, а кто этот Рома на самом деле? Кем было ДО?

…И, боже мой, с каким трепетом она вспоминает его руки, его прикосновения! Его вызывающую бесцеремонность. Оттрахать её в момент обсуждения вопросов государственной важности, когда за дверью стоит весь магистрат вассального далеко не самого бедного (совсем не бедного) торгового города? И ему всё-всё сошло с рук!

Катрин поняла, что если не найдёт себе занятие, то скоро чокнется. Не хотела себе признаваться, но к сожалению это было так — она думала о мальчишке. О его руках. Губах. О вещах, что с лёгкостью вытворял он, при том, что местных мучачос нужно долго-долго подводить и обучать, чтобы они были способны сделать хоть что-то отдалённо похожее. О том, какие эмоции с ним испытывала. О своих радужных мечтаниях… Да хотя бы в ту ночь, когда Мигель отдал приказ об его устранении за её спиной. Она понимала, это просто так не закончится, Карлос выдержит паузу и уничтожит Рикардо, мосты сожжены, и, боже, как ей не хотелось, чтобы это произошло!

…Но она и не могла более ни на что повлиять. А потому надо отпроситься у Карлоса и хотя бы съездить домой, в Саламанку, где она выросла. Прийти в себя. И вернуться, когда всё будет кончено.

Стук в дверь.

— Ваше высочество?

— Да-да. Войдите, — разрешила она.

Дворецкий. Слуга. Тоже из детства, с Саламанки.

— Посыльный от его величества. Его величество Карлос Шестой срочно требует вас к себе, в кабинет.

— Давай Марту сюда — переодеться. Сообщи, скоро буду.

В душе Катрин что-то затрепетало. Предчувствие чего-то… Нет, не положительного. Но и не отрицательного. Профессиональная чуйка молчала, не могла дать картинку, что её ждёт — бояться надо и готовиться, или ликовать. Но она поняла, что-то однозначно случилось, и это только начало неких больших событий. И её затворничество во дворце подошло к концу и без поездки в Саламанку.

Дворец. Мрачные коридоры древней твердыни. Оббитые тканью стены, висящие на них картины. Очень много морских сцен. Пейзажи. Виды кораблей. Причём как речных ладей, так и морских больших двух и трёхпарусных громадин по шестьдесят, семьдесят, а то и сто шагов длиной. Единственное, что она знала об истоках своей семьи это то, что их род до Основания был из прибрежного города. Да-да, древний имперский патрицианский род из какого-то живописного города на берегу моря. Того моря, каким здесь, в центральной части королевства, в местной Альмерии, и не пахнет. И в том числе в надежде понять, что же случилось тогда, столетия назад, она оставила Рому в живых.

При мысли о сучке Пуэбло под ложечкой вновь засосало, внизу живота потеплело, и она с силой выкинула мысли о нём из головы. Хотя кого этим обманывает? Это всё равно ненадолго.

Стража у кабинета пропустила её, Катрин вошла.

Карлос был не один. Граф Антонио де Рекс, второй её дядя, по отцу, которого Карлос, став королём, приблизил и держал за главного советника, тоже был тут — значит разговор серьёзный. Карлос сделал мудро, приблизив дядю, потому, что тот его не предаст. А вот про герцога Солану, главу Королевского Совета, как бы самого преданного человека его величества, ей даже негодник Пуэбло открытым текстом назвал заговорщиком. Если даже в их дыре это знают…