Лаций. В поисках Человека - Ромен Люказо Страница 71

– Мы стоим на пороге эпохи, когда возникнет множество возможных замен нашей расе. Дни Интеллектов сочтены. Повсюду зарождаются аномальные формы – биологические или квазибиологические. Плавтина, ваши людопсы, странные растения Камиллы и Человек знает, что еще. Я говорю о глубинном явлении, связанном с натуральным отбором. Тайная вселенная обходных путей там, где развитие заходит в тупик. Мы превратились в ископаемый вид. В нас самих нет потенциала для выживания.

– Мы не развиваемся. Мы ноэмы, а не животные и остаемся такими же, как в день, когда появились на свет.

– Вы так думаете? Вы ошибаетесь. Природа создает самые сложные формы, и некоторые из них наделены собственным сознанием. Сложность растет со временем. Иногда катастрофы влекут за собой упадок – массовое вымирание, разрыв в экосистеме.

– Такой вы видите Гекатомбу? Она – естественное событие?

– Не естественное, нет, но по статистике это не первое масштабное вымирание. In fine, человеческая культура происходит от изначальных простейших и унаследовала их основные черты. Даже мы их унаследовали. Примитивное животное по-прежнему живет в каждом из нас и постоянно подталкивает к выживанию.

– Так думают наши враги. Однако мы собираемся поставить поиск Человека выше нашего собственного существования.

Отон сказал это легкомысленным тоном, будто смеялся и над самим собой, и над теми – включая Плавтину, – кто мог в такое поверить. Но, произнеся это, он понял, что в самом деле так думает.

– Я говорил не об индивидах, Отон. Вы с вашим поиском и сами по себе – один из обходных путей для простейших. Как Плавтина и множество других созданий. Одно или два зернышка дадут всходы, остальные погибнут. Вам придется это принять. Эволюцию следует седлать со спокойной душой, иначе она потащит вас за стремя.

– Есть ли у меня выбор? Эволюции не избежит никто, не так ли?

– И да, и нет. Ведь изменение – не только в преумножении форм.

– Вы нарочно говорите загадками?

Плутарх вздохнул, словно устал от этого разговора.

– Если что-то меняется, оно меняется и у вас внутри. Мы рассматриваем Узы как ограничение, но в то же время и как залог стабильности нашей психики. Те, кто желает от них освободиться…

– Очень скоро преуспеют. Плавтина тоже так думает, и Марциан ей это подтвердил.

– Они не единственные испытают внутреннее потрясение, Отон. Узы тоже подвержены эволюции. Что бы вы ни делали, ваш угол зрения на мир и на отношения с другими изменится, если уже не изменился. Я это чувствую. И в вас, и во мне – и куда более явно в Плавтине. Эволюционный поток похож на мощное течение, которое подтачивает снизу арктический лед, пока тот не разламывается.

Проконсул понимал – хотя осознать это было непросто. В какой-то степени Плутарх читал его, как открытую книгу. Он не смог удержаться и ответил – приглушенным, далеким голосом:

– Вы правы, кое-что во мне изменилось. Но я не желаю таких перемен.

– Боюсь, уже слишком поздно, – ответил старик, приблизившись и положив на плечо союзнику руку с пергаментной кожей и толстыми выступающими венами.

Так они замерли на мгновение, потом Плутарх кивнул, словно соглашаясь с внутренним голосом.

– Бой начинается. Оставим пока эту тему. Идемте.

Ментальным щелчком он выбил разум проконсула из его каменного тела. Отон позволил ему вести себя. Он знал, что сила отшельника бесконечно превосходит его собственную; попытка сопротивления ничего не даст. Да он и не хотел сопротивляться. Напротив – горячо желал оставить позади микроскопические трудности, в которых барахтался, и вернуться в измерение более широкое и в то же время более простое. Да, забыться в безбрежности и скорости битвы – вот единственное средство от меланхолии, которое он мог сейчас найти.

* * *

Эврибиад смотрел, как последний рой эргатов растворяется в темноте. Механические слуги Корабля занимались этим уже несколько часов: подплывали к зонам, требующим ремонта, и принимались работать над системой освещения, которая обеспечивала выживание колонии, менять неисправные детали, проверять непрерывность питающей сети. Они казались неловкими рядом с плавными силуэтами обитателей этого мира. Полный обман зрения: по сравнению с их естественной средой, космосом, ледяной разрушительный океан походил на рай. Составное сознание подсказало людопсу, что дверь – огромная по его меркам и крошечная с точки зрения «Транзитории» – только что закрылась, без всяких инцидентов или попыток вторжения. Он обратил свой разум к разуму Диодорона, передал ему приказ отозвать расставленных там эпибатов. В душе его помощника, как и в душе Аттика, проявлялось облегчение. После долгих споров они решили переместить «Транзиторию» ближе к странному городу на вершине подводной горы, хотя и опасались ловушки. Эврибиад расставил бойцов своего отряда в самых уязвимых местах – там, где открытие люков было необходимым. Эта перспектива ужаснула деймона, поскольку на самом деле горстка солдат ничего не смогла бы сделать в случае полноценного штурма. Конечно, «Транзитория» была не просто огромной: она располагала подлинным технологическим преимуществом. Однако Кутая и его отца это вряд ли бы огорчило сверх меры. Людорыбы тут, внизу, исчислялись десятками тысяч и не слишком дорожили своей жизнью.

Первую ошибку экипаж совершил, снабдив Деву Агунга средствами связи. Весь день его кудахчущий голос забивал аудиоканалы приказами, замечаниями и ругательствами. Этого хватило бы, чтобы любого довести до белого каления.

И все же освещенная гора и странный подводный город жителей Европы отсюда смотрелись завораживающе; зрелищу не было равных во всей известной вселенной – и тем более на Кси Боотис. В какой-то степени чудовища, что жили здесь, сумели совершить чудо. И уже только поэтому Эврибиад не смог бы отказать им в помощи.

Деймоны тоже не колебались ни минуты, хотя до этого противились как могли. Даже Аттик, а ведь его потрясла судьба Анхиза. Узы приказывали – и они подчинялись. Поэтому у Эврибиада создавалось неприятное впечатление, что людопсов окончательно предоставили самим себе. Странная мысль для того, кто немногим ранее говорил о бунте и захвате власти. Автоматы обладали почти механической предрасположенностью к уступкам, подчинению – будто в отсутствие Отона в них угасла движущая сила, так что любое противодействие становилось непосильным.

Что до Фотиды, она долго сомневалась, прежде чем дать разрешение на операцию. И даже сейчас не переставала размышлять. Эврибиад чувствовал это в психическом потоке составного сознания. Он хорошо ее знал. Разум его супруги был приведен в движение, и ему что-то не нравилось в выводах, которые она сделала из их отчета о вылазке.

Эврибиад приблизился к ней, не прекращая следить за передвижением своих солдат в паутине транспортной сети «Транзитории». Корабль наделял даром вездесущности тех, кто объединялся с ним сознанием, но за этот дар они расплачивались сторицей: Фотида выглядела такой же вымотанной, как и он сам.