Ночная охота - Юрий Козлов Страница 7

Трудностей с устройством в новой одинокой жизни пока не предвиделось. Антон мог поставить шалаш, вырыть землянку. Если ему покажется, что на земле небезопасно, он устроится на дереве в плетеном подобии гнезда, которое не протаранит острым клювом никакая птица. При наличии необходимых стройматериалов, которое обеспечивали развалины, ему было вполне по силам сложить подобие каменного дома. Антон не боялся работы, умел делать все необходимое: ловить зверей и птиц, свежевать и ощипывать тушки, солить и завяливать мясо, выделывать шкуры, шить одежду, выращивать овощи, гнать самогон, класть печи, чинить крышу, воровать и торговать. Чему-то его учили в школе, но многому он незаметно выучился сам.

Антон дважды на гибких бесшумных ногах обошел центр поселка, но следов бабули — вообще никаких следов — не обнаружил.

В поселке не осталось ни одного целого дома. Да если бы и остался, Антон не стал бы в нем жить. Нет ничего проще, чем взять человека в жалком домишке с дверями и окнами. Необходимы максимально возможное углубление в землю, крепкие стены, узкий, как горло, легко перекрываемый вход, один, а лучше два, запасных выхода. Главное же, жилище должно быть абсолютно невидимым как с земли, так и с воздуха.

Антон перебрал и отверг множество вариантов, прежде чем выбрал подходящий — в углу поселка. Отсюда в два прыжка можно было допрыгнуть до стены, от стены же легко уйти в овраг, где в ядовитых испарениях преследователи не смогут его догнать. Овраг был не самым безопасным местом, но больше Антону бежать было некуда.

Под домом обнаружилась невероятно захламленная, видимо, успевшая побыть бомбоубежищем, котельная. У нее было три неоспоримых достоинства. Она была под землей. В ней было сухо и тепло. А также наличествовало вентиляционное окошко, позволяющее просматривать узкий сегмент прилегающего пространства. Прорыть дополнительные экстренные выходы было делом времени.

Два дня Антон в поте лица чистил, просушивал котельную. На третий привез на тележке от инвалидов провизию, кое-какие инструменты, канистру с керосином.

Гриша, убедившись, что Антон окончательно отделяется, заломил за инструменты и керосин несусветную цену. «Я уже ходил к границе, поставил два капкана на баб», — с трудом убедил его слегка снизить цену Антон. Впрочем, он без большой жалости расстался с новенькими хрустящими рупиями.

Про великую созидательную миссию денег в обществе не уставали писать в газетах и говорить по радио. Наверное, в больших городах, в столицах провинций деньги и впрямь созидали. В мире, где существовал Антон, деньги оказывались ненужной помехой в отношениях между сильными и слабыми. Иногда за деньги можно было что-то купить. Но гораздо вернее было взять это с помощью оружия. Человека с оружием уважали. На человека с деньгами смотрели как на чудака, который вместо того, чтобы немедленно приобрести оружие, ходит с бумажками. «ДЕНЬГИ — НЕОТЪЕМЛЕМАЯ СОСТАВНАЯ ЧАСТЬ СВОБОДЫ», — вспомнил Антон лозунги в школьном вестибюле. «ЗАРАБАТЫВАЯ ДЕНЬГИ, ЧЕЛОВЕК ОБРЕТАЕТ СМЫСЛ ЖИЗНИ». И подпись: Мечислав Гроб. Другие изречения этого же автора, помнится, украшали стену в кабинете экономики: «ДЕНЬГИ ДЕЛАЮТ СВОБОДНЫМ. ДЕНЬГИ — УМ, ЧЕСТЬ И СОВЕСТЬ НАШЕЙ ЭПОХИ. ДЕНЬГИ ИЗБАВЛЯЮТ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО ОТ РАБСКОГО НЕПРОИЗВОДИТЕЛЬНОГО ТРУДА». «Но не от гроба», — дописал кто-то. Антон пытался дознаться у учителя экономики, кто такой этот Мечислав Гроб? Учитель ответил, что Мечислав Гроб был главным казначеем страны во времена последнего торгового бума. «И что с ним стало?» — поинтересовался Антон, предчувствуя недоброе. «Враги рынка сожгли его живьем в железной бочке с акциями и ассигнациями, — ответил учитель. — Это был святой мученик во славу монетаризма и экономической свободы».

— Гриша, если я встречу эту старуху, что мне с ней делать? — спросил, уходя, Антон у старшины инвалидов.

Гриша, блеснув на солнце спицами, скользнул по наклонным желобкам в кладовку, вернулся с банкой консервов.

— Передай ей от меня! — бросил банку Антону.

Тот окончательно уверился, что Гриша спятил. Мало того, что отсылает неведомой старухе банку консервов, так еще надеется, что Антон передаст.

Побросав инструменты в мешок, Антон увидел Теллера, волочащего из леса длинную железную трубу. Труба пролежала в земле не один год, а потому сама была как земля — грязная, вонючая, в свисающих космах мха. Антон опустил мешок, подошел к Теллеру, помог донести трубу. Теллер не выразил ни малейшей благодарности, даже не пробормотал на диалекте «Данке шен».

Антон вскоре совершенно освоился в котельной, и единственное, о чем мечтал, — чтобы ничто не нарушало его счастливую жизнь. Он потерял счет дням. Пожалуй, впервые в жизни труд приносил что-то похожее на радость — на чужих развалинах он строил свой дом.

Антон обследовал поле за стеной. Осенью там вполне можно будет собрать по колоску треть мешка пшеницы. Агроном-ветер засевал брошенные поля злаками и плевелами, цветами и сорняками, корнеплодами и ягодами. Предстоял кропотливый поиск нужных для огорода семян. Пока что Антон приносил с широко раскинувшихся полей кое-какую твердо вставшую на путь одичания, но пока еще годную к употреблению зелень.

Возле одной из дач Антон обнаружил кустики табака, любовно взрыхлил под ними землю. Часть листьев положил сушиться на железной пластине в котельной. Позаботившись о куреве, Антон поставил бродить в очищенном от ржавчины чане брагу из одуванчиков. Она быстро принялась в тепле, бурно задышала под крышкой, замутилась плесенью.

Буквально из ничего Антон склепал самогонный аппарат. Осталось только решить проблему змеевика.

Обследуя развалины, он обнаружил немало книг с окаменевшими, заплесневевшими обложками, частично выдранными страницами. Книги определенно использовались для растопки печей и под самокрутки. В собственной котельной под дерюгой Антон наткнулся на целый ящик книг, разложенных по непонятной ему системе.

Все мало-мальски сохранившиеся книги он сложил в углу, но к систематическому чтению пока не приступил. Это было очень тяжелое занятие. Многих старых слов Антон не понимал. От чтения мелких строчек быстро уставали глаза, начинала болеть голова.

Теплыми летними вечерами Антон подолгу сидел на неизвестно как сохранившемся крыльце. Он мазал лицо и руки брагой, охочие до его крови комары не так досаждали. В небе появлялись звезды. Ночью отчетливо ощущалась невозможная космическая чистота воздуха, пронзительно контрастирующая со зловонным, населенным призраками болотом.

Антон смотрел на звезды и с изумлением чувствовал, что ему не хватает слов, чтобы разобраться в своих новых переживаниях. Для старых переживаний слов хватало — они, как и слова, были просты и конкретны. Звезды одновременно были близко — он их видел — и в то же время бесконечно далеко — он никогда не узнает, что там. Это вызывало смутную тоску, словно он был предназначен для чего-то большего, чем просто прожить короткую жизнь, защищая спину, и умереть в мгновение, когда про эту самую спину забудет. Содержание тоски не отливалось в форму слов. Так же, как и совершенно необъяснимое сожаление о людях вообще, хотя вряд ли кто-нибудь из этих людей, глядя вечером на звезды, пожалел бы самого Антона.