Безумный Макс. Поручик Империи - Михаил Ланцов Страница 66

Но и это еще не все!

Оставался самый значимый подвиг – разгром штаба армии и захват в плен сразу двух генералов: командующего армией и начальника его штаба.

Орден Святого Георгия III степени ему выдать не могли, в силу того, что его присуждала только Дума и только офицеру не ниже штаб-офицерского чина. То есть подполковнику минимум. Конечно, можно было бы и продавить это решение. Причем без особенных проблем. Абсолютная монархия имела немало преимуществ в этой ситуации. Но Император решил поступить иначе:

– За уничтожение штаба 8-й германской армии, захват ценных документов, командующего армией и начальника штаба армии наградить Максима Ивановича Меншикова орденом Святого Владимира III степени с мечами и произвести досрочно в звание – капитана с установкой старшинства в два года ^[46].

Производство в чине было не по правилам, да и награда полковничьего уровня. Но, в отличие от Георгия, могла выдаваться Императором самолично по своему усмотрению. Так что на фоне той истерии, что развернул Гучков, этот шаг выглядел щелчком по носу старым генералам, возглавлявшим Георгиевскую думу. Ведь пока положение Сухомлинова было стабильно, они сидели тихо и не отсвечивали. А как кресло под ним зашаталось, сразу набросились, словно свора шакалов. В общем – Николай этого их поступка не упустил из вида, не забыл и не простил…

Чудеса на этом не закончились.

«Вспомнив» об эпизоде из первого рейда, связанного с отражением наступления пехотного полка противника, Император изыскал еще один способ наградить Максима в обход законных ограничений. А именно перевести с сохранением чина в Лейб-гвардии Гусарский Его Величества полк по ходатайству последнего. Само собой, с конвертацией звания из капитана в лейб-гвардии ротмистра. Кавалерия же. Тем более что диплом училища это вполне позволял.

В какой-то мере этот перевод можно было воспринять и как наказание. Этакий «Белый слон». Потому что лейб-гвардейские кавалеристы требовали самого высокого уровня индивидуальных доходов, что не покрывалось в полном объеме их жалованьем. Особенно гусары и кирасиры. Из-за чего они нередко были вынуждены переводиться в армейские части, по недостатку средств. Но Максим об этом сразу как-то не подумал. Ему очень польстило и то, что перевели в гвардию, и то, что с учетом ходатайства полка. Это было очень неожиданно и приятно.

Парень стоял с затуманенным взглядом и переваривал то, что с ним только что произошло. По всему получалось, что он вошел в это помещение человеком без роду и племени с самовольно присвоенным воинским званием X класса. И уже спустя каких-то полчаса получил чин VII класса и потомственное дворянство. Да не просто повышен, а переведен в гвардию. И не абы каким армеутом ^[47], а по ходатайству полка, то есть принятый коллективом. Да получил серьезный шанс унаследовать титул светлейшего князя Меншикова. Того самого Меншикова, что безудержно действовал-злодействовал в Петровскую эпоху. А сверх того осыпан наградами с головы до ног, включая ордена Святого Георгия и два Владимира за боевые заслуги, что само по себе было очень солидно. Не каждый генерал имел такой набор.

Он хотел славы? Он ее получил. Полное ведерко. Как говорится – кушай не обляпайся. А то ведь и голова закружиться может, теряя ощущение реальности. Конечно, этот формат награждения был весьма компромиссным. Дали существенно меньше, чем он заслужил, но заметно больше, чем должно по традициям. Максим не ожидал. Он думал, что ограничатся минимумом и скажут «гуляй, Вася». Слишком уж неопределенно было его положение.

Император смотрел на него и едва заметно улыбался. Усы скрывали движение губ, но уголки глаз выдавали эмоции. Тот непробиваемый головорез, что вошел в зал, был разбит. В хорошем смысле этого слова. Павел Карлович Ренненкампф ему своевременно донес о том, что поручик считает, будто бы его не смогут наградить сообразно подвигу. А потому планирует подать в отставку по состоянию здоровья и уехать из России. Пояснив, что парень очень амбициозен и жаждет славы. Гучков Гучковым, но увольнение из армии и отъезд этого человека на волне творящейся истерии Император позволить не мог. Это слишком сильно ударило бы по престижу России. Тем более что, по существу, он и сам был впечатлен его действиями в Восточной Пруссии.

– Вы хотите что-то сказать? – поинтересовался Николай Александрович у молчаливого офицера, застывшего, словно статуя.

– Служу Императору! – Это единственное, что Максим смог выдавить из себя. Но громко и энергично. Так, словно он унтер, поднимающий роту по тревоге.

– Хорошо служите.

– Рад стараться, Ваше Императорское Величество!

Но на этом награждения не закончились. Ведь даже этот дождь наград терялся на фоне того, что он натворил. Поэтому ему положили редкую и почетную пожизненную кабинетскую пенсию в размере четырех тысяч двухсот рублей золотом ежегодно. Очень солидно! Во всяком случае, необходимости уходить из лейб-гусар по бедности в армейские части у него более не было. По сути эта пенсия была спасением положения. Ведь коммерцией офицеры не имели права заниматься. А имений и богатых благодетелей у него под рукой не имелось. Конечно, его усыновили, но один леший знает, как там сложатся дела и даст ли Иван Николаевич денег для содержания сыночка в гвардии.

Сверх того, за спасение пленных русских воинов, включая двух полковников, его жаловали небольшим особнячком в Царском Селе. По месту постоянного размещения лейб-гусар. За спасение документов штаба дивизии – большой казенной квартирой в Петрограде в пожизненное пользование. За обширные трофеи единовременной премией в три тысячи рублей, полным комплектом обмундирования гвардейского образца, готовыми наградами и уплатой орденских взносов за казенный счет ^[48].

Четыре ^[49] же нарукавные нашивки «за ранение» даже и отмечать не следовало бы, ибо на фоне всего озвученного они шли как простое декорирование мундира.

Оставив под конец гражданские вопросы, Николай Александрович выразил свое Высочайшее благоволение ^[50] за открытие способа лечения гнойных ран в полевых условиях. А потом пожаловал почетной должностью флигель-адъютанта за подрывную работу в тылу противника. Звание, кстати, очень любопытное. Кроме надбавки в двести рублей к ежегодным выплатам она давала возможность подавать рапорты сразу на имя Императора и свободно входить в Императорский дворец. Видимо, Николай Александрович не пропустил мимо ушей советов по поводу «антигерманской пропаганды» и лечения сына.