Путь феникса - Вадим Проскурин Страница 61

Некоторое время назад в одной из кордегардий стольного города Барнарда служил юноша-человек по имени Майк Карпентер. Это был обычный рядовой воин, в меру умный, в меру храбрый и ничем не примечательный. И угораздило его однажды влюбиться в девушку по имени Элоиза.

Это была удивительно прелестная девушка, маленькая, худенькая и с милым личиком. У нее был маленький носик кнопочкой, белокурые завитушки вокруг выпуклого лобика и небесно-голубые глаза, несоразмерно огромные, как у кукол, в которые играют богатые девочки. Она и сама была как куколка, ее все так называли, кроме рыжего Фреда, он однажды назвал ее овцой, Майк развернулся и ударил бы прямо в лицо, если бы Фред не заблокировал удар. Тогда Фред пристально посмотрел в глаза Майка, тихо сказал «извини» и отошел в сторону. Они больше никогда не обсуждали этот случай, и Майк был благодарен Фреду, что он не растер Майка по стенке, не обломал ему руки-ноги, и ни словом не обмолвился товарищам о любви Майка. Тогда Майк думал, что эта любовь безответна.

Он никогда не мечтал о близости с Элоизой, его любовь была небесной, а не земной. Он воспринимал Элоизу не как девушку из плоти и крови, а как некое неземное создание, наподобие ангелов, окружающих Иегову, или нимф, окружающих античных богов. Он восхищался и любовался ею, не смея ни приблизиться, ни заговорить. Он не знал, кто она такая. По одежде, прическе и маникюру было ясно, что она не простолюдинка, а девушка из благородной семьи, но тогда Майк не задумывался об этом. Глядя на Элоизу, он видел не прическу и не одежду и уж тем более не маникюр. Он воспринимал ее как цельный образ, как воплощенную картину древнего мастера, в отношении которой любое чувство, кроме восхищения, стало бы кощунством. Кит Стивенс однажды сказал, что такое отношение к девушке достойно сопливого юнца, но не дипломированного воина. Майк ответил ему, что дипломированный воин сам решает, что достойно, а что недостойно, а если кто несогласен, так пусть держит свое мнение при себе, если не хочет испробовать остроту клинка дипломированного воина. Кит рассмеялся, хлопнул Майка по плечу и больше они об этом не говорили.

Все изменилось одним вечером, который поначалу казался ничем не примечательным и даже скучным. Билл Ватсон отмечал сто тысяч дней со дня рождения, он арендовал курильню и пригласил туда чуть ли не всю кордегардию. Из молодежи, кроме Майка, там были, Кит, Фред, его брат-близнец Джордж, и еще трое-четверо ребят, которых Майк не запомнил. Поначалу молодые воины соблюдали приличия в присутствии старших товарищей, и потому скучали. Сиди ровно, вилку держи в левой руке, нож в правой, утирай губы салфеткой, громко не говори и не смейся, старших не перебивай, а если обратятся, отвечай почтительно… Торжественный обед был очень долгим и мучительно скучным, а ритуальная трубка мира не торкнула ничуть, как будто орки-официанты набили ее не коноплей, а соломой из хлева. Но когда унесли столы и принесли кушетки, когда курить стали не по ритуалу, а кто как хочет, в общем, косяка после третьего-четвертого началось веселье. Раскрасневшийся майор Стормер заявил, что танцовщица-орчанка не умеет танцевать стриптиз, и сейчас он покажет, как это делается правильно. И показал. Пожалуй, ни одна стриптизерша в этой курильне еще не удостаивалась таких бурных аплодисментов. В конце, правда, сэр Стормер сорвался с шеста, но не смутился, а гордо выпрямился, распушил моржовые усы и сказал, обращаясь к танцовщицам:

— Учитесь, твари, как надо.

И ухватил за талию ближайшую орчанку и завалил на ближайшую кушетку. И началась оргия. Майк в тот момент как раз раскуривал очередной косяк, и потому промедлил, и самки ему не досталось. Хуже того, он подавился конопляным дымом и закашлялся так, что ему пришлось покинуть пиршественную залу, чтобы не смущать своим кашлем товарищей. В коридоре его начало тошнить, но он каким-то чудом успел добежать до крыльца, не обгадив пол.

Свежий воздух привел Майка в чувство. «Хорошо, что никто не заметил», подумал он. Постоял минуту, почувствовал, что начинает трезветь, и пошел внутрь. Ощущение трезвости было ложным, но тогда он этого не понимал.

В дверях он столкнулся с какой-то девчонкой. Она была сильно ниже его ростом, и все, что Майк разглядел — прекрасные белокурые волосы, большая редкость для орчанки. Эта девочка сразу напомнила ему Элоизу, и Майк понял, что не упустит такого шанса. Он сграбастал ее в охапку, затащил в какой-то чулан и грубо оприходовал. Поначалу она сопротивлялась, но это длилось буквально считанные секунды, потом она вдруг обмякла и прижалась к его губам жарким поцелуем. Они занимались любовью на грязном ковре, она шептала ему непристойности, а он боялся случайно открыть глаза и увидеть вместо милой Элоизы чужой орочий лик с тремя зелеными жабами. Он знал, что если это случится, наслаждение уйдет, ему на смену придет ярость, и что он тогда сделает с несчастной убогой орчанкой…

Но он справился. Наслаждение не ушло, а достигло пика, и перевалило через него, и девочка разделила его наслаждение и даже, похоже, превзошла. Они лежали, обнявшись, она гладила его по щеке и вдруг сказала:

— А я и не знала, что ты такой мужественный. Когда ты трезвый, ты такой странный… Как будто меня боишься…

Майк открыл глаза. На лице девушки, лежавшей рядом с ним, не было никаких татуировок. Она улыбалась и смотрела на него любящими глазами, и он не поверил тому, что увидел. Он поднялся на колени, окинул взглядом ее полубонаженное тело и увидел на ее плече голубую саламандру. Только тогда он поверил.