Танкистка - Александр Айзенберг Страница 61

В итоге он вывел из окружения полнокровную дивизию, сохранив все знамена, и после небольшой проверки и короткого переформирования его дивизия была включена в оборону Западного фронта. Ну вот почему такие Нечаевы присутствуют в единичных экземплярах, думал Сталин. Почему он и его дочь не растерялись, а напротив, использовали сложившуюся ситуацию в свою пользу. А основная масса других командиров все теряет, даже не задумываясь, что они могут действовать иначе. Надо выявлять таких Нечаевых и всячески их продвигать наверх. Именно они смогут переломить ситуацию на фронте в нашу пользу и принесут нам победу.

Разумеется, я не мог знать, о чем думает Сталин, к тому же меня сейчас волновало совсем другое. Приставленный ко мне политрук не сказал ни слова, а лишь уселся впереди, так что я оккупировал вместе с отцом заднее сиденье «эмки», и так мы доехали до моей гостиницы. Политрук, попрощавшись, уехал, а мы с отцом прошли в ресторан при гостинице. На фуршете в Кремле особо не поешь, вот мы и решили совместить приятное с полезным: и червячка заморить, и поговорить в спокойной обстановке.

Посмотрев меню, я снова заказал мясные блюда и бутылку хванчкары, так что пока готовился наш заказ, я налил себе в бокал вина и стал неторопливо, маленькими глотками его пить, смакуя фруктовый вкус. Отец тоже налил себе бокал, и вот так, время от времени отпивая вина, мы и стали разговаривать.

– Надюш, как я рад тебя встретить. Мать написала мне, что вы расстались в первые дни войны и больше она про тебя ничего не слышала.

– Как она?

– Благополучно добралась к родителям. Ты им написала?

– Нет.

– Почему? Неужто так трудно чиркнуть хоть несколько строк? Ладно, когда ты была в тылу противника, а до этого или когда ты прилетела сюда… Это ведь всего несколько минут. Хоть написала бы, что жива, здорова, воюю. Ты понимаешь, как мать с дедом и бабкой за тебя волнуются?

Да, собственно говоря, отец прав. Вот только еще бы знать, куда и кому писать.

– Па, тут, видишь ли, какое дело… Ма тебе сообщила, что меня почти сразу сильно контузило?

– Да, писала, а что?

– Понимаешь, я после контузии хоть и очухалась, вот только почти ничего не помню, зато хорошо стала соображать, как нужно воевать. Я тебя узнала только тогда, когда увидела, а до этого вместо тебя был какой-то смазанный силуэт.

– Бедная ты моя, да как же так?! Ты к врачам обращалась?

– Разумеется, нет. Мне воевать надо, а если я к ним с таким обращусь, то меня сразу в госпиталь законопатят. Главное, что воевать мне это не мешает, а остальное пока не так важно.

– Ладно, напишу тебе их адрес. Ты хоть помнишь, как их зовут?

– Нет. Тут такое дело… Часто мне нужно что-то увидеть, чтобы вспомнить. Как тебя, например.

Тут нас прервали. Ко мне подошел молодой симпатичный капитан и с обезоруживающей улыбкой произнес:

– Извините, товарищ подполковник, можно мне пригласить вашу очаровательную спутницу на танец?

– Надь? – только и произнес отец с вопросом в голосе.

– Извините, товарищ капитан, но я не танцую. Я только отца встретила, мы с ним с самого начала войны не виделись.

– Жаль, и извините меня.

Капитан с явным разочарованием на лице ушел, но, в отличие от той тройки пьяных тыловиков, он был фронтовик (такие обычно сразу бросаются в глаза), а главное, он был вежливым и сразу отошел, получив отказ.

Кстати, та троица все же не осталась безнаказанной. Политуправление приставило к Нечаевой негласную охрану, и пара оперативников НКВД в штатском незаметно ее сопровождали. В ресторане они не стали вмешиваться, увидев, что все и так благополучно разрешилось. Нет, обострись ситуация, и им бы пришлось, отбросив конспирацию, вмешаться, но все разрешилось и так.

Разумеется, произошедший инцидент был отображен в рапорте, а найти незадачливых ухажеров было нетрудно, они оказались завсегдатаями этого ресторана. Хотя звания они и сохранили, но вот со своими теплыми местами в штабе Московского округа им пришлось расстаться, и уже через день все трое направлялись к новым местам службы в действующей армии. Война дело такое, что даже тыловики в штабе, бывает, гибнут, так что отправились они заполнять собой образовавшиеся вакансии в связи с гибелью предшественников. Но все это прошло мимо меня.

Затем, наконец, официант принес наши заказы, и мы на некоторое время замолчали. Обед был вкусным, а мы – голодными. Только поев, мы продолжили разговор, неторопливо потягивая вино – а вкусное, зараза, теперь понятно, почему его так любил Сталин. Так в спокойной обстановке сначала я рассказал отцу свои приключения, а затем он мне. А он тоже оказался не промах и действовал по похожему сценарию, главное, что не паниковал. А вообще, интересно получилось: можно сказать, что мы действительно родственники – духовно. Зачастую родители и дети абсолютно разные, как не родные, а тут, можно сказать, родство душ. Может, именно поэтому меня и затащило именно в его дочь, кто знает.

Короче, посидели мы тут еще около часа, вволю наговорившись. Затем отец сходил посмотреть мой номер, заодно записал адрес деда с бабкой, где сейчас и мать жила. Они жили в Рязани, в самом городе. Это меня обрадовало, все же они стали мне не чужими людьми и то, что немцы Рязань так и не смогут взять, радовало меня. Они подошли к Рязанской области, но до самого города не дошли, а затем была битва за Москву, и фронт откатился от города на пару сотен километров.

Будь иначе, постарался бы известить новоприобретенную родню, чтобы они переехали дальше в тыл. Добрая душа всегда найдется, а что сделали бы немцы с семьей Валькирии, которая уже у них в печенках, лучше даже не думать. Главное, с нынешней цензурой это было сделать не так легко: попробуй иносказательно их убедить уехать. Сам точно не смог бы к ним приехать, чтобы объяснить напрямую. А так ничего страшного, немцы город не возьмут, и ничего им не грозит.

Честно говоря, я был рад, что встретил отца своего тела. Не имея своей семьи в прошлой жизни, я наслаждался ей сейчас, и пускай это был короткий миг нашего общения, но, не зная этого в прошлом, я был счастлив. Не знаю, как сложится моя судьба в дальнейшем, но сейчас, пусть и ненадолго, я испытал это чувство и был этому очень рад.

Завтра отец уезжал назад в свою дивизию, поэтому мы посидели еще несколько часов в моем номере, поужинали, и отец ушел к себе, а я стал прикидывать свою речь на завтрашнем выступлении по радио.

Снова знакомый политрук везет меня по прифронтовой Москве на радио. Текста моей речи нет, все будет в прямом эфире, и даже скрывать мою личность под пресловутым капитан «Н» никто не будет. По сообщению разведки, немцы уже и так знают, кто им так качественно гадит. Я особо тоже не скрывался, да и так думаю: кроме своих агентов в наших штабах (а они были), противник мог также получить информацию от пленных, а мы имели пропавших без вести, да и не всегда имели возможность забрать своих убитых и раненых. Взять хотя бы того придурка со званием, что подчинил себе мой отряд и в тот же день его, можно сказать, бездарно угробил. При том прорыве мы потеряли много людей, и все они знали, как меня зовут, и наверняка некоторые ранеными попали немцам в плен. Так что скрывать мое имя и звание – это все равно как секрет полишинеля.