Никогда не играй в пятнашки - Игорь Алгранов Страница 60

— Ну да, ну да… Только здесь нужна поправочка, старичок, — Складка в свою очередь поднял вверх указательный палец, — умело таки человечество гадить. Сейчас, думаю, те станции уже не крутятся, да и незачем. Чего ворошить прошлое?

— Эх, Федя, ты прав, теперь всё всегда будет в прошедшем времени. А вообще, ты, добрый доктор дядя Фёдор, прав и насчёт людей со всеми удобствами и их неизменных потребностей. Во все времена всё, что нужно было человечеству — это питаться, совокупляться и развлекаться. Ну и ещё, пожалуй — перемещаться в поисках этих трёх или, говоря красиво, путешествовать. Без этого ведь нет никакого счастья. И, как ты тоже очень верно подметил, непременное условие для этого самого счастья — чтобы всё это было удобно э-э… потреблять. Только вот тут проблема — после первого остаётся море дерьма, после второго — полчища себе подобных и тоже, между прочим, не без этих потребностей и… способностей производить отходы, а для третьего и четвёртого, как и для двух первых действ в пересчёте на невероятную численность населения нужна прорва ресурсов и энергии. И, скажи пожалуйста, — снова отходы. Да на Земле никто и ничто не производит неразлагаемых отходов да ещё в таком количестве, кроме как человечество! И все эти потребности с каждым годом усиливаются, увеличиваются в геометрической прогрессии. А для удовлетворения всего этого лучше ничего нету и не придумали иного лучшие умы кроме городов, где всё под рукой, вездесущей Подземки и… нефти, да, да, нефти — этакого универсального энергетического ресурса. Нефть — вот это чудо, дар свыше! — Егорыч поставил бутылёк на подлокотник, откинулся назад и обхватил голову руками, растопырив локти, и потянулся. — Как, впрочем, и все остальные блага. Это тебе и ресурсы, и энергия, и еда. Ты только подумай, какая прелесть! Можно жить в своих великолепных гиперколониях, не задумываясь, откуда всё берётся и какой ценой, и наслаждаться жизнью без серьёзных забот, потому что, прости меня за резкость, заботы о насущных потребностях в современных городах — это просто щенячьи забавы среди райского изобилия по сравнению со всей прежней человеческой историей почти непрерывных горестей и страданий.

— Ну, Петя, ты и суров, однако же, к человеческому роду, — покачал головой Фёдор. — Неужели все такие засранцы? — он взглянул сквозь стекло пузырька с выпивкой на голую пыльную лампочку под потолком, тускло освещавшую комнатушку подрагивающим светом. — А как же потребность в прекрасном? В Боге, наконец? Как там в Священном Писании говорится… Мне один нейрохирург-проповедник, помню, на симпозиуме по протезированию коленной чашечки, в перерыве читал Матфея в уточнённом переводе: «Счастливы осознающие свою духовную нищету»…

— В Боге? — Пётр оторопело взглянул на друга. — Поверь мне, Теодоре, большинство людей, поглощённых своими милыми материальными заботами, благополучно обходится без этого самого «духовного», либо подменяя его этакими комбинациями из тех трёх или четырёх «столпов потребления», либо и вовсе находясь в блаженном неведении о своей духовной обделённости. Так, изредка чувствует некую «душевную пустоту», что «чего-то не хватает в жизни». «Может, стоит развеяться? Дорогой, давай поедем к морю?» Музей, вид на горы, театр, кинотеатр, цирк, клуб, пиццерия — нужное вычеркнуть после применения. Да что говорить, Федя, даже если кто-то решает выбраться из этих котлов, кипящих бурной, но малополезной жизнедеятельностью, всё равно он оставляет за собой базу, основу, точку отсчёта — Город. Там его средства к существованию, туда человек всегда возвращается, там его пастбище.

— Так что же делать, Петя? Разве образ жизни угрожает сейчас людям?

— Что делать и кто угрожает? — Пётр нахмурил лоб, покрытый мелкими крапинками веснушек, и немного помолчав, продолжил: — Ты удивишься, но если говорить о спасении человечества, то из всего вышесказанного вытекает мысль вторая. Надежда выбраться из этой ямы всё-таки есть, и впереди не конец. Если, конечно, человечество успеет.

— Что успеет?

— Приспособиться и сменить этот твой удобный образ жизни паразитов на что-то более полезное для биосферы. Стать менее сосредоточенными на себе, слушать и слышать окружающий мир.

Фёдор нахмурился и подпёр щеку ладонью.

— Да как же приспособиться, Петенька? Когда со всех сторон вся эта жуткая напасть так и лезет, чтобы превратить тебя в этакое бессловесное животное с гнилыми зубами, грызущее землю…

— Эх, Федя, Федя, знал бы прикуп, жил бы сейчас у моря. Может и правда уже слишком поздно…

— А если говорить совсем уж откровенно, — подняв ладонь кверху, снова оживился Фёдор, — то лишили же нас возможности выбирать как жить. Сам разве не помнишь, как всё постепенно закручивалось в сторону этой проклинаемой тобой урбанизации? И ведь всё как на заказ: и Подземка, и съедобная структура, и нефть фонтанами…

Пётр шевельнул длинными ноздрями и поглядел косо на приятеля, потом стал задумчиво разглядывать яркую надпись на бутылке, и, наконец, словно собравшись с духом, сказал:

— Надо уходить из городов. Если ещё не поздно.

Фёдор ошарашенно выпучил глаза на друга.

— Ты что, Петя, сбрендил? И так уходим, куда деваться-то?

— Ты не понял… Сейчас, если эвакуация, куда движутся все потоки беженцев?

— Как куда? В соседние города, куда же ещё. Больше некуда.

— Вот! А я говорю, что это тупик, Фёдор. Рано или очень рано города закончатся. Поэтому надо уходить из городов. Совсем. Если ещё не слишком поздно.

— Нет, обратно в лес уже не сможем вернуться.

— Ну, тогда заставят.

— Вот ты, однако, замахнулся! Да как же мы теперь без городов выживем, когда всё традиционное хозяйство за пятьдесят лет, считай, вымерло. Нет, Петя, ничего у нас не выйдет. Без городов мы — ничто, давно уже ничто. И вряд ли сумеем обратно, в средние века. Даже, пожалуй, и в двадцатый, до всей этой географической сублимации в гиперполисы нашего разлившегося было по равнинам человечества, и то не потянем.

Фёдор прижался спиной и гладким горячим затылком к холодной облезлой бетонной стене и блаженно улыбнулся, щурясь на хмурого смолкшего друга.

— А хорошо сидим! — крякнув, почти пропел он протяжно и добавил, в очередной раз глядя вверх сквозь стекло бутылки на тусклую лампочку под потолком: — Ad impossibilia nemo tenetur.

— Что это значит, заочный друг Гиппократа? — недовольно спросил Пётр.

— «К невозможному никого не обязывают».

Пётр открыл было рот, но снова ничего не ответил, и в воздухе повисло довольно долгое молчание. Помолчав с минуту, Складка всё же решил продолжить прерванную беседу.

— И всё-таки, как же быть с пришельцами, Петя? Они что-то плохо вписываются в твою концепцию. Без них ведь жизнь всё-таки была бы гораздо приятнее, не смотря на описанные тобой недостатки, так?

— Ты прав, Теодоре, как никогда, — мрачно откликнулся Егорыч. — Плохо чужаки вписываются в казалось бы стройные рассуждения, когда не знаешь откуда они взялись, и к чему в конечном итоге так решительно стремятся. Тем не менее, тот факт, что этим тварям полюбились наши города, совсем не радует. Кто знает, как бы оно всё сложилось, не будь у нас всех этих гиперов и мультиков. Зато теперь вроде как некому стало исподтишка к городской жизни принуждать.