Летописи Дорна. Белый воин - Алексей Осадчук Страница 60

Ему вспомнился Олежка Петров, которого за «постоянное нарушение дисциплины» отправили на две недели «лечиться». От веселого и смешливого парнишки не осталось и следа. В интернат вернулся молчаливый запуганный мальчик. Через месяц его снова забрали, и больше Олежку никто не видел.

В случае с Ирой все было по-другому. Скорее всего, именно ей и нужна была помощь врачей. История Иры Михайловой мало чем отличалась от судьбы большинства обитателей школы-интерната номер восемь. Родители-алкоголики, лишенные родительских прав, или абсолютное отсутствие оных по причине смерти — вот в принципе наиболее типичные формулировки в личных делах детей.

Ира попала в интернат, когда ей было одиннадцать лет, и прожила она там всего лишь около полугода. За этот короткий срок она так и не смогла сойтись с ребятами. Часто оставаясь в одиночестве, девочка могла часами сидеть на берегу небольшого лесного пруда, находящегося недалеко от школы, молча смотреть в окно из своей комнаты или лежать на кровати, уставившись в одну точку на потолке. На уроках она просто присутствовала, сидела тихо, не мешая преподавателям проводить занятия. Естественно, молчаливая странная девочка быстро оказалась в невидимой изоляции. Одноклассницы и одноклассники делали вид, что не замечают ее. Преподавателям и нянечкам не было никакого дела до непонятного ребенка. По сути, Ира Михайлова была изгоем среди таких же изгоев, оставшихся без семей, никому не нужных, потерявших все и оставшихся наедине с жизнью.

Никто не позаботится об их будущем, они сами будут добывать себе пропитание, сами будут искать свой угол. Многие сломаются, а многие выживут. Выживут, чтобы идти дальше через сложности и неудачи. Саша пока справлялся со своими испытаниями, а вот Ира… Что-то надломилось у нее внутри, что-то, что помогает жить и бороться дальше.

— Знаешь, почему я оказалась в интернате? — Ее тихий и спокойный голос заставил вздрогнуть. Она смотрела, не отрываясь, на танец костра, не шевелясь и не повернув головы к своему собеседнику. Всемила и Дора сидели у огня, тихо перешептываясь и абсолютно не замечая Иру.

Не дождавшись ответа, она продолжила:

— Мы жили в небольшом поселке, в доме на окраине. Было очень удобно. Дом стоял на пригорке, а у его подножия текла небольшая речка. Как сейчас помню: летом мы с соседскими ребятами все лето проводили на берегу. Купались, пекли картошку, ловили рыбу, строили шалаши…

Саше показалось, что Ира даже улыбнулась счастливым воспоминаниям, но это было всего лишь на миг. Ее бледное лицо снова приняло выражение отчужденности и отстраненности.

— Отец пил, да и мать тоже… Ты не думай, я их люблю, даже очень, просто бывали дни, когда не хотелось находиться дома… Совсем не хотелось… И я убегала на реку, если ЭТО происходило летом, то ночевала в наших шалашах, а зимой я бежала к соседке, к тете Нюре… Она хорошая. Очень. Она обещала удочерить меня, да только что-то не пришла до сих пор… Наверное, забыла. Обещай мне, если ты ее увидишь, то обязательно передашь ей, что я жду… Обещаешь?

Все что смог сделать Саша, так это только кивнуть в ответ. Тем временем, не оборачиваясь и все так же глядя на огонь, Ира продолжала свой тихий рассказ:

— Но один раз я не сбежала и осталась дома… Лучше бы я этого не делала. Отец и мать снова пили. Не одни. Был еще кто-то… Я уже не помню. Да и не разобрать было — вся комната в табачном дыму, помню только, что дышать тяжело. Я уже заснула, когда услышала мамин крик на улице… Они ругались с отцом. Сильно кричали… Когда я выскочила на крыльцо, то увидела маму… Она шла ко мне, держась руками за живот, а сквозь пальцы текла тоненькими струйками кровь. Отца нигде не было. Ей было больно, но она старалась не показывать мне это. Она уговорила меня идти в свою комнату, а сама легла спать. Я потом долго еще слушала ее стоны… Почти всю ночь проплакала тогда, боясь подойти к маминой кровати.

Саша перестал дышать, боясь привлечь внимание его необычной гостьи. Она все так же сидела, поджав ноги к груди и глядя на огонь.

— Проснулась я поздно. Во дворе стояла машина «Скорой помощи». Люди в белых халатах выносили маму на носилках из дома. Вокруг собралось много народу. Они все о чем-то переговаривались, но я их не слышала, я смотрела на мамино лицо. Оно было белым-белым, как снег, губы и ногти на руках посинели. Я тогда очень испугалась… Сзади подошла тетя Нюра и обняла меня за плечи. Она всегда так делала… Она хорошая. Очень.

Весь день и ночь я была у нее, а потом она сказала, чтобы я пошла посмотреть, как там отец… Он сидел за столом, трезвый, держа в руке какую-то бумажку. Он сначала не заметил меня, а когда увидел, то подозвал, обнял крепко-крепко и поцеловал в лоб. Так мы и стояли, обнявшись, долго-долго. А потом он попросил прощения и сказал, чтобы я пошла к тете Нюре и сказала ей, что его больше нет…

Ира сидела не шевелясь. Обычно люди за такое время делают какие-нибудь движения или меняют позу. Нормальный человек не может быть так долго неподвижным. А Михайлова шевелила только губами.

— Пока я бегала к тете Нюре, пока мы возвращались с ее мужем дядей Олегом — все уже было кончено. Мы нашли отца на чердаке… Петлю он сделал из своего ремня, а в руке держал документ из больницы — в нем говорилось, что моей мамы больше нет…

Она замолчала. Было слышно, как потрескивает свежая ветка в костре, как покачиваются высокие хвойные деревья, очень похожие на земные сосны, — лоримы называют их нисмами. Замершему Ксандру хотелось проснуться, но, как ни странно было это осознавать, все происходило наяву: костер, женщины, ночь, спящие люди… Скоро уже подходило время смены стражи. Словно почувствовав его мысли, Ира вдруг первый раз посмотрела на Сашу. Ее огромные голубые глаза смотрели в одну точку, ее взгляд проникал в самую душу, касался самого сокровенного. Саша попытался отвести взгляд, но не смог, будто его пригвоздили. Голос бывшей одноклассницы неуловимо изменился. Он стал более настойчивым и твердым:

— Знаешь, думаю, что я уже умерла — еще тогда, четыре года назад… Врачи «Пятерки» перестарались, заботясь о моем здоровье.

Ее рот искривился в неестественной улыбке, причем лицо оставалось абсолютно ничего не выражающим, без малейших эмоций. Оцепеневшему принцу показалось, что в улыбке Иры появилось что-то кровожадное. Не веря своим глазам, он заметил четыре небольших клыка, торчащих из-под ее бледных обескровленных губ. Что-то было не так, что-то совершенно жуткое происходило на поляне…

— А еще я думаю, что ты тоже скоро умрешь… Правда, у тебя есть выбор. Оставь этих жалких людишек и беги — они только сдерживают тебя…

Он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Что-то душило его, дыхание замедлилось, каждый вздох давался все тяжелее и тяжелее. Еще немного, и он не сможет дышать. Во рту пересохло. Очень хотелось пить. Панический ужас охватывал сознание. Он сковал руки, ноги, плечи… Грудь часто вздымалась. Легкие от нехватки кислорода горели, как в огне.

Но вместе с первобытным ужасом, сковавшим тело, в сердце с каждым ударом нарастал гнев. Жаркий гнев и ярость из-за своей беспомощности. И чем больше принц злился, тем больше проходило странное оцепенение. Саша попытался сосредоточиться… И вдруг у него получилось! Тонкий, как струйка талой воды, потек ручеек Силы в его тело, постепенно нарастая. Удушье отступало с каждой секундой. На каменном лице Иры появилось удивленное выражение. Ее правая бровь приподнялась, а рот искривился в мерзкой гримасе, обнажив пару клыков.