Земля вечной войны - Дмитрий Могилевцев Страница 6

Через неделю у Юса кончились деньги. Он пошел в дизайн-студию и отнес старые эскизы. Но эскизы у него не взяли, а менеджер — долговязый потный парень с серьгой в ухе и серебряным кольцом в носу — сказал, раздавив окурок в кофейном блюдце, что свято место пусто не бывает. За тот дизайн едва не пришлось платить неустойку, и это Юс должен, а не ему должны. И вообще, где он пропадал столько времени? Юс показал на свое лицо.

— Ну, и какое мне до этого дело? — осведомился менеджер, закуривая очередную сигарету.

— Мне деньги нужны, — сказал Юс. — А вы мне не выдали еще за позапрошлую работу, за рекламу.

— Ты не понял? Мы из-за тебя чуть не въехали на три косаря. Катись-ка ты отсюда, — менеджер, глядя в потолок, сложил губы сердечком и выпустил изящное дымное кольцо.

— Но ведь не въехали же, — терпеливо объяснил Юс. — Я ведь раньше сколько делал, и авральных. И все проходило. А сейчас со мной неприятности, а вы мне мое заплатить не хотите. И ведь много. Нехорошо это.

— Слушай, чел, твои проблемы — это твои проблемы. Не надо делать их нашими. Ты понял? Не надо. Иначе проблем у тебя прибавится.

— Гнида. А ты ведь гнида, — сказал Юс. — И к тому же вор.

— Слушай, ты, кретин, — процедил менеджер, приподымаясь с кресла. Он был на голову выше Юса и весил на тридцать килограммов больше. Юс подумал: сейчас возьмет за шкирку и выкинет на улицу — как того пьяного третьекурсника, пришедшего после Татьяниного дня жаловаться на недоплату. И вдруг, неожиданно для самого себя, ткнул менеджера кулаком в нос. Менеджер качнулся назад, перевернул задом кресло и шлепнулся на пол. Схватился за нос. Из-под ладони побежала вишневая струйка.

— Ах ты… да ты… — выдавил наконец.

— Еще? Я могу еще, — заверил Юс, безмятежно улыбаясь и потихоньку обходя стол.

— Кретин, — всхлипнул менеджер и, вскочив, проворно убежал в другую комнату. Дверь за ним щелкнула замком. Юс рассеянно посмотрел на свой кулак. На костяшке пальца, чуть сбоку, отслоился лоскуток кожи. Должно быть, о кольцо ободрал. И все. И даже боли в руке никакой. Почти ничего ведь не почувствовалось. Будто в резину. Или в песок. И ощущение — физическая, физиологическая даже радость. Словно смог наконец помочиться после долгого скучного фуршета. Или извергнуть семя после того, как полчаса елозил рукой в штанах, глядя на блеклую красотку размером восемьсот на шестьсот пикселей. Юс расхохотался.

Назавтра, проголодавшись почти до безумия, он пришел в Академию — на третий этаж, к керамистам. Таня делала эскиз. Юс подошел сзади, глядя, как она уверенными скупыми штрихами набрасывала контуры. Она была такая маленькая, ладно слаженная, крепенькая, полнорукая, в старой перепачканной глиной блузке, открывавшей теплый золотистый пушок на шее и родинку — округлую, темно-кофейную бусину. Юс наклонился — и коснулся ее губами.

— Ой, — сказала Таня, выронив карандаш, оглянулась. — Ты меня напугал!

— Привет, Таюта, — хрипло выговорил Юс. — Извини.

— Какой ты… дай посмотрю на тебя, — Таня отошла на два шага. Покачала головой. — Болит?

— Уже нет. Почти. У тебя… бутерброды есть?

— Да… Я, правда, не запекла их сегодня. С сыром есть, и с яйцом и помидорами пара. Вон, на столе. Давай я тебе чаю сделаю.

— Сделай, — согласился Юс, сдирая промасленную бумагу с бутербродов. Оба с яйцом он запихал в рот тотчас же, с ветчиной решил оставить на чай. Но вдруг обнаружил, что запихивает в рот и его.

— Ты давно не ел? — спросила Таня.

— … У… не-а, — ответил Юс, прожевав. — Я ел. Много ел. Но я постоянно хочу. Будто жжет внутри.

— Они тебя били? Сильно? Да нет, не нужно говорить, — она коснулась пальцами его лица. Губ, шрама через щеку. Носа.

— Я теперь соплю кривовато, — сказал Юс. — Криво срослось.

— Как это?

— Сапогом. Вместе с парой передних зубов.

— Юс, — сказал Таня. — Юс, Юс, боже мой, Юс.

— Ну, не нужно, — прошептал Юс, гладя ее волосы, — не нужно. Смотри, чай закипел. Давай чай заварю.

— Я сама… только у меня ничего нету больше. Сахар вот только. Он старый, в комках. Но его можно колоть ножом и есть вприкуску. Юс, так ты где сейчас?

— Дома. В общаге.

— И как там… все нормально?

— А чего там может быть?

— Юс, сюда приходили и спрашивали про тебя. И в деканат, и ребят расспрашивали. И ко мне приходил — скользкий такой тип с рыбьими глазами. Говорил обиняками. Что ты натворил, Юс?

— Меня взяли, когда на Площади стрельба была. Ты знаешь, наверное.

— Да, знаю. Я читала. Про нее много писали. Тогда министра застрелили. Главу МВД. Очень много тут всего было. Проверяли всех.

— Министра. Надо же. Меня тоже — проверяли. Ногами и руками, — Юс усмехнулся. — … Я тогда на Площади был. Писал. Я не убежал. Видел, как машина взорвалась. Как омоновцы стали всех подряд хватать, кто рядом случился. Как били и топтали, и волокли. И не убежал. А потом начали бить и топтать меня. Я в их больнице три недели лежал.

— А я думала… тот тип расспрашивал, любишь ли ты драться, дрался ли. Я думала, ты с омоновцами дрался. Им ведь там тоже досталось. Писали: раненые были, и пришлось вызывать подмогу.

— Я не дрался. Я писал, — сказал Юс. — На Площади. Я не убежал, — куда мне было оттуда?

— Мне сегодня Ирка сказала, — ты Семенова вчера избил. Будто ты ворвался и деньги стал у него ни с того ни с сего требовать.

— Да не избивал я его. Тыкнул раз по сопатке. Он не заплатил мне за рекламу. Помнишь, ты еще советовала ручку пририсовать? Я две недели корячился. А эта сволочь…

— К нему тоже приходили. Ирка говорила. А у него вся бухгалтерия — левая. А он тебе столько платил.

— Знаешь, не похож он был на запуганного.

— Зря ты его все-таки. Подумаешь, не заплатил. Тебя же знают. Пошел хоть бы к нашему Сене. Он за хороший дизайн не скупится. Давай я налью тебе. Вот, и чашка твоя всегдашняя.

— … Хороший чай. Ты, я вижу, снова «Ахмад» стала покупать.

— Я две раковины продала.

— А мне теперь и продавать нечего. Ни Сене, ни кому-то еще. Теперь я не могу писать. Я и спать нормально не могу. Со мной во сне… говорят. А днем я хочу есть. Все время. Мне страшно, Таюта. Они следят за мной. Они меня не просто так выпустили.

— Юс, ну зачем за тобой следить, ты подумай? Ну даже если ты и полез драться с ОМОНом, так не ты ж первый.

— Я не лез драться с ОМОНом.

— Ну, тем более. Ну, судили бы за хулиганство. А так это им бояться нужно, чтобы ты в суд на них не подал.

— Ох, Таюта. В суд. У нас. Там стреляли. Там людей бросали в кузов. Как поленья. А ты — в суд.

— А ты отдохни. Отдохни, и все пройдет. Отъешься как следует и снова начнешь рисовать. А шрам тебя не портит. У тебя вид теперь как у старого волка. Мой брат мечтал в детстве о шраме, даже как-то сам себе щеку порезал.