Алое восстание - Пирс Браун

Я сын своего отца – это первое, что вам следует обо мне знать. Когда за ним пришли, я сделал, как он просил: не заплакал – ни когда арест показывали по телевизору, ни когда золотые судили его, ни когда серые вешали. Мать даже ударила меня за это. Стойкость должен был проявить старший брат Киран, а младшему положено реветь. Все получилось ровно наоборот. Когда крошка Эо подбежала и бросила цветок гемантуса в левый сапог моего отца, а затем вернулась к своей семье, брат разревелся, как девчонка. Сестричка Лианна всхлипывала рядом, что-то бормоча, и только я молча смотрел и думал, как плохо умирать, танцуя без бальных туфель.

Сила тяжести на Марсе невелика, и чтобы петля сломала шею, приходится тянуть за ноги. Это разрешают сделать родным.

* * *

Собственная вонь бьет в нос. Скафандр-печка из нанопластика покрывает меня с головы до ног, ничего не пропуская ни внутрь, ни наружу – прежде всего тепло. Хуже всего то, что в таком скафандре невозможно вытереть пот со лба. Он пропитывает головную повязку и чертовски жжет глаза, а потом стекает вниз и хлюпает в ногах, смешиваясь с мочой, – ну да, а куда деваться? Прикладываться к водяной трубке приходится часто – в скафандре жарко, как в печке, а возиться с мочеприемником неохота. Уж лучше пускай воняет.

Слушая в наушниках болтовню забойщиков, я сижу, прижатый ремнями к креслу на верхушке гигантской металлической клешни, которая вгрызается в грунт на дне глубокой вертикальной штольни. Мои пальцы в перчатках-манипуляторах управляют десятком щупалец, плавящих и сверлящих горную породу в сотне метров под моим креслом. Говорят, пальцы проходчика должны мелькать, как языки пламени. Мои движутся еще быстрее.

В ушах звучат голоса, но здесь, на глубине, я один. Нескончаемая вибрация, эхо собственного дыхания и густая, жаркая обволакивающая вонь.

Струйка соленого пота из-под алой повязки на лбу то и дело заливает воспаленные глаза, покрасневшие в тон рыжим волосам. Машинально поднимаю руку, но натыкаюсь на стекло лицевого щитка. Три года работы проходчиком так и не отучили меня от привычки вытирать пот со лба.

Стены штольни в сиянии круговых фонарей вспыхивают серно-желтыми маслянистыми бликами. Выше, куда не достает свет, блестят жидким серебром прожилки бесценного гелия-3, но я смотрю не туда, а вглядываюсь в тень, выискивая хищные кольца рудничных гадюк, привлеченных жаром работающего агрегата. Им ничего не стоит прогрызть тонкий пластик, а затем и тело, чтобы отложить яйца в еще теплый человеческий живот. Я хорошо знаю, что такое змеиный укус, и бархатно-черные скользящие силуэты – частые гости моих ночных кошмаров. Гадюки вырастают до огромных размеров, толще бедра и втрое длиннее человеческого роста, но страшнее всего, как ни странно, детеныши, потому что еще не научились экономить яд. Предки этих змей, как и наши, прибыли сюда с Земли, но жизнь в темных недрах Марса изменила их.

Здесь, на глубине, жутковато. Одиноко. Голоса в наушниках перекрывают скрежет буровых коронок, но мои старшие друзья-забойщики далеко отсюда, где-то там, во тьме над моей головой. Вооруженные бурами, они висят на тросах вокруг устья пробитой мною штольни, разрабатывая мелкие жилы гелия-3. Их работа также требует ловкости и навыка, но главный добытчик в команде все же я. Проходчик. Эта профессия – для людей особого склада, и мастеров моложе меня никто не припомнит.