В тени короля - Ольга Ясницкая Страница 55

— А чего так далеко? — ищейка обиженно надулась. — Можешь присесть ближе, мой сладкий, я не кусаюсь.

— Угу, не кусаешься, — а шрам-то остался!

— Ну как хочешь, — она втянула аккуратным носиком воздух, словно пытаясь уловить его запах. — И чем же я обязана такому визиту? Попрощаться пришёл, позлорадствовать?

Керс взглянул на её номер:

— Девятая. Бывший скорпион, значит.

— И что с того?

— Просто интересно, каково это, быть изгоем даже среди своих?

Ищейка фыркнула:

— Малыш, я настолько привыкла к презрению, что меня им уже не задеть.

«Мне бы так», — презрение и страх — теперь он их видит почти в каждом взгляде. Ему вдруг стало жаль девчонку, такая же всеми ненавидимая и презираемая, и только потому, что вместо тряпичной маски носит железную.

— Я и не собирался тебя задевать. Просто спросил.

— Так ты для этого пришёл? Спросить, каково живётся ищейкам?

А девчонка-то остра на язык! Скучно с ней точно не будет.

— Что означает «нулевой»?

Жеманство Девятой мгновенно улетучилось, улыбка стёрлась с губ, взгляд сделался серьёзным, пронзительным.

— Это негласная категория, малыш. В неё входят такие, как ты — не соответствующие требованиям Легиона и подлежащие немедленной ликвидации.

— Из-за хиста?

— Какой ты догадливый!

— Но почему? Почти у каждого скорпиона хист опасен. В чём тогда разница?

— Ошибаешься, красавчик, далеко не каждый способен убить десятки людей за считанные минуты, а уж тем более стереть в порошок половину района.

От того, каким тоном она это произнесла, по спине пробежался мороз, и Керс невольно поёжился.

— Мне казалось, Легиону выгодно держать при себе таких… — он запнулся, не решаясь произнести это вслух. — Таких как я.

— Проблема в том, дружок, что вы неуправляемы, не умеете контролировать свой гнев. Вы опасны и для людей, и для своих же собратьев, а нередко и для самих себя. Поэтому Легион уничтожает нулевых сразу после выявления.

— Я всю жизнь провёл в терсентуме, и никто даже не почесался в мою сторону. Хмарь всё это!

Подавшись вперёд, Девятая внимательно осмотрела его, точно видела впервые:

— Но ты-то себя всё равно выдал. Понимаешь, о чём я?

С этим и не поспоришь. К тому же его не раскрыли скорее благодаря везению, нежели из-за его заслуги. А может, Седой прав насчёт блока в голове: шрам на роже никогда не позволял забыть о том, что натворил.

— И много «нулевых» среди осквернённых?

— За три года службы я столкнулась только с одним, — ищейка продолжала сверлить его взглядом. — Не считая тебя, конечно. К счастью, вы — редкое явление.

Седой писал о наследственности, о том, что осквернённые — новые люди. Что, если до сих пор рождаются нестабильные индивиды, вроде него? Пускай они вполне жизнеспособны, но по сути своей являются ошибкой, уродами? Быть может, Легион знает об этом и даже делает человечеству услугу, избавляя мир от монстров.

— К счастью? Значит, ты тоже считаешь, что нас нужно уничтожать?

Девятая отпустила короткий смешок:

— Неужели ты сам не понимаешь, что такая сила — искушение, и в один прекрасный день ты всё равно ему поддашься. И как подсказывает печальный опыт, ничего хорошего из этого не получается.

— Наверное, ты права, — он прикончил остатки арака. Зря поделился с Триста Шестым, на дольше бы хватило. — Если это закономерность, то лучше нас и впрямь убивать.

— Ух ты! — наигранно воскликнула ищейка, округлив свои разноцветные глазища. Только сейчас Керс заметил, что один у неё был серым, а второй — чёрным, как ночь. — Я уже начинаю восхищаться тобой! Даже среди людей редко встретишь кого-то, кто бы отдавал отчёт своим действиям, не говоря уже о скорпионах. Так что же тебя мучает, малыш? Откуда твои сомнения? Совесть грызёт?

— Если ты про Регнум, то они получили по заслугам! Даже если бы я мог вернуть время назад, всё равно бы сделал то же самое.

— Кажется, я поспешила с выводами, — она разочарованно скривила губы, блеснув клыками. — Ты дремучий болван, если веришь в это! Думаешь, твоя выходка сойдёт осквернённым с рук? Ты хоть понимаешь, что дал повод свободным ещё больше презирать наш народ? Сколько ещё собратьев они убьют из-за твоей выходки! Можешь ненавидеть людей сколько угодно, я их тоже не выношу, но о наших ты подумал?

Не подумал. Да и с чего бы, он только и способен, что скулить о несправедливости жизни, а на других ему плевать. Плевать было и на Слая, когда целовал Твин; плевать было на Харо, которому не всралась навязанная дружба; плевать было и на саму Твин, на то, как она потом будет мучиться из-за того чёртового поцелуя. Его всегда заботила только своя шкура, свои интересы и желания. Это его эгоизм убил Мию, его эгоизм сжёг родителей и его эгоизм, в конце концов, погубил Слая, а вместе с ним и Твин.

— Нет, Девятая, я не болван, я чудовище, и самое дерьмовое, что осознаю это. Ты спросила, что меня мучает? — он невольно потёр шрам. — Разрушенные дома и клеймо Легиона — ничто в сравнении с этим.

Ищейка заливисто рассмеялась:

— Ты не перестаёшь меня удивлять, мой сладкий! Даже представить не могу, что может быть хуже, чем убить кучу беззащитных людей и подставить своих собратьев.

Может, ещё как может! Керс помнил каждую минуту той проклятой ночи, после которой возненавидел себя, после которой отказался от своего имени, от всего, что связывало его с тем малолетним ублюдком.

— Мия была младше меня на три года, но даже тогда было понятно, что она особенная. Мама в ней души не чаяла. А как гордилась ей! — Керс удручённо хмыкнул. — Ещё бы, в четыре года она уже умела читать и писать, свободно говорила на высоком, решала сложные задачи и головоломки. Чёрт, да она могла спокойно заткнуть меня за пояс своим хистом. Видела бы ты, что она вытворяла!

Девятая жадно ловила каждое слово. Её интерес не был напускным, она не насмехалась над ним, не перебивала, и оттого хотелось высказаться, чтобы хоть немного облегчить совесть прежде, чем принять единственное верное решение в своей поганой жизни.

— Она могла менять форму любого предмета. Как-то раз из обычной оловянной ложки Мия сваяла розу. Не настоящую, естественно, из того же олова, но это было потрясающе! Даже сейчас я с трудом могу накалить металл, а Мия… Она должна была стать великой, мама без устали твердила об этом.

Мать с детства им внушала, что они рождены изменить мир. Сначала она говорила это только Керсу, а потом подросла сестра, и всё изменилось. Мама перестала замечать его, для неё дочка стала настоящим идолом, которому она фанатично поклонялась.

— Я ненавидел Мию за это, втайне мечтал, чтобы её забрали ищейки или чтобы она умерла. Тогда мама снова могла бы гордиться только мной одним.