Дикий порт - Олег Серегин Страница 54

Парни Счастливчика, которые без дрожи в коленях встречали развлекающихся врагов — и портили им веселье. Те, с кем бок о бок он проходил по таким адам, перед которыми меркнет любая фантазия. На вкус Маунга, их бы железными гориллами звать. То ли чувство юмора у всех оказалось одинаковое, то ли так сработал авторитет Лакки, но боевыми зайцами они себя признавали с бурной радостью. Несокрушимыми и великолепными. Держись, клыкастый, я твой страшный сон!

В этих играх не бывает ничьей, выжить и победить — одно и то же, и чтобы сравняться с врагом, людям придётся стать ещё менее безобидными.

Сказав под конец чудовищное слово «мультиструктурность», Лэнгсон добавил «мля» и дал понять, что на этом его интеллектуальная фаза завершилась.

Маунг чуть усмехнулся и подумал, не в том же ли направлении мыслит местер Ривера. И какой презанятный диспут получится у него с сержантом Лэнгсоном, буде дойдёт до диспута…

— Сайрус, — сказал она, — ты был прав. Ты их чуешь носом, я всегда это подозревала.

Ривера толкнулся ногой, отъехал вместе с креслом от стола, над которым светился голографический экран с полудюжиной трёхмерных графиков. Местра Гарсиа стояла, клоня голову набок, со всепонимающей усмешкой, которая неизменно приводила его в восхищение. Эта женщина имела в себе что-то истинное, животное, положенное природой. То, от чего большая часть представительниц пола отказалась пару сотен лет назад.

— Лурдес? — с полуулыбкой проговорил он, думая в эту секунду больше о корабельном психологе, нежели о деле. — Ты что-то узнала?

— Мне так чертовски повезло, что я подозреваю саму себя, — сладко прожурчала Лурдес.

— Ближе к делу, — почти нетерпеливо потребовал Ривера.

— Это корабельный медик.

Она прошла через комнату и присела на край стола. Одну из стен занимал щитовой экран, но сейчас был выключен, чтобы не отвлекать внимания от голограммы. Светло-серые стены, такой же потолок, пол — на тон темнее. Сайрус чувствовал себя комфортно в такой цветовой гамме.

— Медик? — переспросил Ривера. — У меня другие наработки.

— Прямым текстом мне было сказано, Сайрус. Она умеет приманивать удачу.

— Даже так? — пробормотал тот, погружаясь в задумчивость. — Впрочем, женщина… это более вероятно. А кто… источник?

— Некий Лакки. Сержант Лэнгсон, Джек.

Ксенолог поднял бровь. Лурдес засмеялась низким грудным смехом.

— Немного выпивки, Сайрус, — объяснила она. — Моё чудесное спиртосодержащее зелье. И, вовсе не исключено, моё личное обаяние.

Ривера молчал. Прихватил зубами губу, задумавшись: эта едва не детская гримаса на немолодом малоподвижном лице казалась чем-то чужеродным.

Лурдес заглянула в голограмму.

— Опять статистика? Сайрус, боюсь, вряд ли что-то…

Ксенолог молча поднял ладонь.

— Хорошо, — согласилась Лурдес. Посмотрела в потолок. — Лэнгсон, конечно, не докладывал мне прямо. Он сказал, что у них «есть баба». Но на «Миннесоте» в рейсе находились только две женщины. Экстрим-оператор Вильямс и медик Никас. Вильямс в тот момент сидела у меня под носом и к словам Лэнгсона отнеслась с насмешкой.

— Это ничего не значит. Её тоже нужно отработать.

— Конечно, — снова согласилась психолог, ласково и чуть снисходительно. — Но у меня есть ещё кое-что.

— Я весь внимание.

— Записи.

— Что ты имеешь в виду?

— Ракетоносец всё же эвакуировал с Кей-Эль-Джей одного живого. Мальчик, предположительно Уивинг, всё время находился в медикаментозном сне.

— Это интересно, — медленно сказал Ривера. Сполз в кресле чуть вперёд, принял расслабленную позу, опустил голову на грудь. Так он любил размышлять.

Им с Лурдес не нужно было объяснять друг другу: если в медотсеке занята койка, бортовой компьютер выделяет сегмент памяти под запись камеры наблюдения.

По крайней мере, в отношении Никас у них достаточно информации. Если врач и вправду, в соответствии с уставом, находилась в медотсеке неотлучно. Если нет — это тоже послужит знаком… Индикарта главного ксенолога флота не знала, что такое запрет доступа. Некоторое время оба душеведа смотрели на экран. Грузилась и переформатировалась запись.

Айфиджениа чувствовала себя ненужной. На «Миннесоте» маленький медотсек целиком принадлежал ей: её хозяйство, почти дом на борту летучей стальной коробки. Фрегат сейчас латали и подновляли в мобильном доке, а экипаж переселили на «AncientSun». Тут были свои врачи, медсестры, большой лазарет, много техники. Местре Никас предложили отдохнуть. Вроде отпуска. Жилые помещения на крейсере, пусть даже недостроенные, не в пример просторнее кают ракетоноски, здесь есть оранжерея, большой клуб…

Ифе побаивалась идти в клуб и не хотела навязываться кому-нибудь из знакомых. Надеялась, что придёт Джек и расскажет что-нибудь. Но сам захочет и придёт сам, а не после гитары и зова.

Она сидела в почти пустом лазарете, у койки маленького Тери Уивинга, и думала.

«Ладья моя Солнце стрёмит свой упрямый бег».

Когда Ифе поняла, что и о чём пела, то сначала ошалела, потом перепугалась. Казалось, она сделала что-то предосудительное. Так нельзя. Нельзя управлять людьми. Им это не нравится. Даже кошмар приснился — о том, что её отдали под трибунал за превышение полномочий и использование военной мощи человечества в личных целях.

А ррит ушли, не выстрелив.

…как случилось и возле овеянной скорбной славой планеты «Три семёрки», DRF-77/7. Ай-аххар, уже подготовив орудия для залпа, так и не дал его. На близких орбитах, на таком расстоянии, что сканеры видели даже минимальное изменение конфигурации, сопутствующее подготовке огневых систем. Фрегат «Тацумару», аналог ставшей родной «Минни» — «уайт стар»… Изрешечённый, с едва дышащим жизнеобеспечением, дважды на скорую руку латаный чуть не прямо в бою, он просил одной ракеты, чтобы развалиться на части. И части эти, в отличие от полуавтономных модулей «соларквинов», не давали экипажу шанса на спасение.

Ифе не помнила, что она сказала тогда. Может быть, ничего. Слишком боялась. От страха или от недостатка кислорода она впала в полуобморочное состояние — и почувствовала себя словно размазанной по всей звёздной системе «Трёх семёрок». Успела удивиться, какие, оказывается, планеты крохотные по сравнению с пустотой, в которой плавают; тотчас поняла, что это не пустота… Но важно было другое, не звезда, не двенадцать планет, два астероидных пояса и внешнее пылевое облако, а — ещё крохотнее, но неизмеримо значимей — соринки сплошного металла. В некоторых была жизнь, в других уже нет. Где-то в области печени парила искра-соринка «Тацумару», к ней близилась другая, и если продвинуться немного вперёд во времени, неразделимо слившемся с пространством, то там была уже только одна живая соринка…

Ифе задержала дыхание.