Лаций. Мир ноэмов - Ромен Люказо Страница 54

– Вам бы следовало поговорить с эпибатами. Сейчас они горды, они обустроились в этих новых владениях как ни в чем не бывало, лишь бы следовать за своим кибернетом. Но скоро они превратятся в сборище скулящих щенков.

– Я обязательно это сделаю, – пообещал он и добавил: – Некоторые из них умрут.

– А другие покроют себя славой. Наша раса вполне заслуживает такой жертвы.

С этими словами Феоместор развернулся к нему спиной. Его слова напоминали его самого, пса в самом расцвете сил: мужественные, мощные и без грамма лишнего жира.

Вдвоем они вернулись к остальным. Моряки сгрудились вокруг самолетов, некоторые – еще в туниках, другие – в бронзовых доспехах, но большинство уже успело надеть комбинезоны, щеголяя новым снаряжением из темного легкого металла.

Расставить эту братию по местам удалось не сразу. Феоместору не нужна была помощь, но Эврибиад воспользовался моментом, чтобы приободрить своих солдат. Те только того и ждали. Они долго приветствовали его дружным лаем и завыванием. Его лейтенанты, скалясь во все зубы, подошли ближе, положили лапы ему на плечи в знак единения. Они были сплоченной командой, отлично натренированной и готовой встретить любую опасность лицом к лицу. Это согрело его собачье сердце.

А потом огромный корабль задрожал – эта дрожь означала, что он наконец-то по-настоящему отрывается от земли. Они устремились к окну, чтобы посмотреть наружу, и увидели, как мир меняется. Но еще более говорящей была странная вибрация, которая сотрясала пол, отзывалась в ногах и, казалось, пронизывала их до самых внутренностей.

Будь они птицами, воины увидели бы огромную металлическую конструкцию посреди широкого плато, которое теперь опустело: меч, блестящий на солнце, мощная боевая глыба, артефакт, созданный для мира титанов. Потом поднялось охряное облако из пыли и дыма, такое густое, что сквозь него ничего не было видно. Оно поглотило пейзаж, скрыло от глаз равнину, усаженную высокими травами, согнало с места табун диких лошадей, ринувшихся прочь с шумом, топотом копыт и ржанием.

Но с их позиции, ограничивающей обзор, они видели лишь, как поднимается облако пыли и пепла, все сильнее застилая горизонт, и слышали, как дрожит Корабль. Еще несколько мгновений – и он вырвался из образовавшегося охряного моря. Заработали манипуляторы силы тяжести, нивелируя притяжение, тянувшее вниз миллионы тонн металла, из которых был сделан Корабль. Никто этого не почувствовал, однако судно заскрипело, как будто бы его корпус затек от того, что оно долго оставалось на месте. Его еще раз пробрало дрожью – и вот чудо! Они летели в космос. Горизонт искривился, небо потемнело. Некоторые невольно отступили от бреши при таком фантастическом зрелище, и каждого из них пронзило пониманием, что, пережив такое, они никогда уже не смогут спокойно вернуться домой.

Снаружи бывшая гора обратилась в сияющую комету, запущенную в бездну, оставившую за спиной гостеприимную округлость планеты. Уже скоро вслед за Отоном они оставят и это небо. Но прежде перед ними простерлась – всего на несколько секунд, как эфемерная слава, как мечта моряка, – сверхпроводящая вуаль, вызванная к жизни движением Корабля. Это была полупрозрачная сеть, легкая, едва различимая, только вблизи можно было разглядеть радужное сияние. Звездный ветер ударил в это микроскопическое полотно, протянувшееся на многие тысячи квадратных километров. Корабль ринулся вперед, увлекаемый волной частиц, которые испускала молодая сияющая звезда. И в это же время избыток энергии передался по сети аккумуляторов, которая засияла, образуя вокруг «Транзитории» бледный ореол, сверхъестественное мерцание, которое, возможно, было видно с далекого, очень далекого теперь Архипелага, оставшегося внизу, на бело-зеленом шарике, который стремительно уменьшался.

Время шло, а людопсам все не надоедало это удивительное зрелище. И вдруг, без всякого предупреждения, пол и перегородки сотрясло глухим ударом, и странное, невыразимое, раздражающее ощущение пронизало их до мозга костей. Они не успели и шагу сделать, как вокруг них вспыхнула проделанная на миг прореха во Вселенной.

Мгновение спустя их уже не было на прежнем месте. Отныне десятки катетофотов отделяли их от прежней жизни.

Эврибиад в задумчивости прошел в помещение, где находились пресловутые онейротроны. Он полагал, что оно будет так или иначе напоминать большой овальный зал, где царила Фотида, однако все оказалось совсем не так.

Единственной мебелью в огромном зале был длинный стол, поставленный так, что сесть можно было только по одну его сторону, лицом к высоким окнам, выходящим на палубу, которые снаружи были не видны. Над каждым креслом к потолку было подвешено что-то вроде бронзового колокола, украшенного геометрическими узорами: механизм онейротронов.

Спиной Эврибиад ощущал внимательные и беспокойные взгляды своих офицеров. Он осмотрел сиденья из дерева и металла, прямые, как стулья, на которые в храмах ставят статуи богов. Здесь стоял запах, неприятный для его собачьего носа; а вернее, хуже – отсутствие всякого запаха. Это место – не для людопсов. Под воздействием онейротронов, подумал Эврибиад, он станет не живым и не мертвым, а чем-то другим. Может быть, ожившей, но бездушной статуей. Его передернуло; он выбрал кресло посредине и опустился в него. Другие устроились вокруг него, попутно наполнив зал шарканьем когтей и скрипом отодвигаемых стульев. В начале ничего не происходило, и кибернет с интересом рассматривал в окне их собственные отражения. Тридцать бравых воинов, сидящих рядом – слишком прямых, слишком спокойных. Некоторые еще в старых кирасах, другие в новых костюмах. Все вместе они представляли собой устрашающий набор клыков и когтей, орду волосатых чудовищ. Свирепые звери, а посреди – он сам, по правую руку от него – Феоместор, а на другом конце стола – Диодорон с горящими от возбуждения глазами, играющий с ножом, словно ребенок. Его придется ограничивать в использовании онейротрона, заметил для себя Эврибиад, ради его же собственного блага.

И машины заработали. Мир снова поменялся, но на сей раз – еще более непостижимо, чем когда гигантское судно отправилось в космос.

* * *

Плоос больше не могла откладывать. Пока это в ее силах, она должна подчинить себе психический субстрат Корабля.

Она запустила систему молниеносных атак, целью которых была вся квазинейронная паутина корабля. Плавтина этого не ожидала. Мемотип Плоос оставался почти таким же, как у ее родительницы. Механизмам защиты Плавтины требовалось время, чтобы распознать угрозу и отреагировать. Слишком долгое время. В одну долю секунды значительная часть ноэмов присоединилась к Плоос.

Психика автоматов, в противоположность биологическим существам, была логической по своей природе, составленной из аргументов и даже синтаксически организованной для того, чтобы автомат смог реализовать себя в физическом мире. В метафизической ^[55] вселенной ноэмов побеждали – и выживали – только логически выстроенные предложения. Строение отличало их от идей, концепций, парадигм и теорий Человека – нелогичной, случайной мешанины, собранной по воле людского непостоянства.