Электрическое королевство - Дэвид Арнольд Страница 52

Леннон улыбнулся:

– Он тебя уделал.

Кит продолжил:

– В книге рассказывалось о ранних днях кино. Там говорилось, что один из самых первых фильмов назывался «Лошадь в движении». Он длился примерно пятнадцать секунд и просто показывал, как скачет лошадь. Другой назывался «Сцены в саду Раундхэй», и в нем люди две секунды гуляли по саду. А был еще третий, «Прибытие поезда», он в буквальном смысле все пятьдесят секунд показывал, как на станцию прибывает поезд. Дело происходило в XIX веке, и, если верить книге, люди, которые видели эти фильмы, приходили в изумление и были поражены. Залы переполнялись высвобожденными душами.

– Высвобожденные души, – повторил Леннон.

– Это когда самая глубинная часть твоей сущности ощущает легкость и полную свободу.

Нико и Леннон улыбнулись друг другу. Думали, наверное, что Кит этого не видит, а он все видел. Обычно его вымораживало, когда с ним обращаются как с ребенком, но именно эта улыбка была какой-то особенной, что ли.

– В общем, – сказал он, – в книге как бы подразумевается, что удивляться тому, как прибывает поезд, – то еще глупое занятие. Или тому, как люди гуляют по парку. Или как пятнадцать секунд скачет лошадь. Хотя смысл понятен: если бы я увидел, как движутся фотографии…

– Твоя душа тут же высвободилась бы, – подсказала Нико.

– Сто пудов, – согласился Леннон. – Маленькое чудо лучше, чем никакое.

Дальше они шли молча, а Кит упивался ощущением того, что его замечают.

Позднее, когда Леннон принялся играть с Гарри, бросая ему палку, Кит решил, что момент вполне подходящий. Из рюкзака он достал лучший из вчерашних набросков. Комнату идеально нарисовать так и не получилось, но в том-то все и дело: его работы никогда не ощущались как «идеальные» или «законченные». Они выходили достойными или достаточно хорошими, и оставалось надеяться, что этого… достаточно.

– Вот, – сказал он, протягивая Нико сложенный лист бумаги.

– Что это?

– Это я тебе нарисовал. Ночью.

– О, прикольно. – Нико начала было разворачивать лист, но Кит остановил ее:

– Потом.

– Что?

– Просто… при мне не раскрывай.

– Ясно.

– По-моему, получилось не совсем хорошо, – признался Кит, – но это часть меня. Мое начало. В общем, когда-нибудь ты, наверное, присмотришь идеальное место, где его повесить.

– Не сомневаюсь. – Нико убрала рисунок. – Спасибо, Кит.

Наконец ребята, точно со старыми друзьями, воссоединились с рекой и рельсами. Они, конечно, старались избегать дорог (чтобы не пересекаться с другими людьми), но временами река протекала рядом с какой-нибудь дорогой, тогда как другие ее участки – мимо прибрежных застроек, и тогда ребята шли по высокой траве, которая некогда была ухоженными лужайками.

– Ребят, вы это слышите? – спросила Нико.

Они остановились и прислушались: издали доносилось пульсирующее гудение.

– Водопад, – сказал Леннон. – В Пин-Оук был один, недалеко от нашей стоянки.

Они прошли еще дальше на юг, и гул усилился. Впереди показались очертания деревянной конструкции, напоминавшей мост, только отгороженной забором, а значит, предназначенной не для перехода реки. Вблизи высокой, увенчанной колючей проволокой ограды, что не давала пройти к реке, стоял знак «ОПАСНО! НЕ ВХОДИТЬ!».

А потом уже показался и водопад.

Кит ни разу в жизни водопада не видел и подошел ближе к забору, чтобы рассмотреть его получше.

– Взгляните.

Никто не ответил, и, обернувшись, Кит увидел, что Леннон и Нико успели отойти шагов на двадцать и остановились у поворота. Догнав их, Кит решил было, что они остановились при виде крупного кирпичного склада на берегу, но стоило ему зайти за поворот, и он увидел то, что правда их задержало: пристроенную к складу конструкцию вроде металлической клетки, высотой примерно как два «Близнеца рая», поставленные друг на друга. От нее во все стороны тянулись кабели, провода и торчали антенны.

– Что это? – спросил он.

Леннон покачал головой.

– Понятия не имею.

– Гидроэлектростанция Гарвин-Фоллз, – сказала Нико.

Кит и Леннон уставились на нее.

– Откуда ты это вообще узнала? – спросил Леннон.

– О, ну так я же гений. – Она закатила глаза и ткнула пальцем в сторону знака неподалеку.

– Выходит, вода… производила ток? – Кит медленно сделал оборот вокруг своей оси, всматриваясь в окружение: линия электропередачи, электростанция, железнодорожные пути, склад, водопад и конструкция, возведенная как мост через реку.

– Не стану притворяться, будто знаю, как именно, – ответил Леннон, – но да.

Люди дней былых, эта вечная загадка. Построили такие штуки. Изобрели вещи вроде телефонов с умной начинкой и комнат с двумя машинами, одна из которых стирает одежду, а другая сушит. Проложили километры железнодорожных путей, чтобы по ним возить пассажиров и еду.

У Кита в голове не укладывалось, как они могли быть бесконечно умными и бесконечно глупыми одновременно.

Не пятьдесят на пятьдесят.

А на сто процентов и умными, и глупыми.

Кит снова посмотрел на водопад. Он знал слово «экзистенциальный», которое немного сбивало с толку, но вроде относилось к тому же семейству, что и «высвобожденная душа». Это когда ощущаешь нечто глубокое и необъяснимое, чувствуешь нечто, что заставляет задумываться над смыслом жизни.

Река в этом месте была широка, а течение – быстрое и сильное. И хотя водопад шумел громко, он был не так уж и высок; Кит смотрел, как вода внизу ударяется о камни, разлетаясь мириадами брызг, и чувствовал, будто снова стоит на втором этаже школы у окна с видом на горы, размышляя о бризах из далеких мест.

Хотелось написать это место. Хотелось поговорить с ним. Привет, меня зовут Кит. Откуда ты? Как тебя создавали? Расскажи о своем происхождении…

И если для художника беседовать со своим творением – значило найти голос, то, может, экзистенциальные ощущения сродни тому же?

Привет, Кит. Мы – водопад. Нас создал на заре времен Владыка Ветров. А ты? Откуда пришел? Как тебя создали? Расскажи о своем происхождении…

Кит обернулся и увидел, что Нико с Ленноном тоже смотрят на водопад. Может, и они мысленно беседуют с ним? Может, есть другие языки помимо языка искусства?

Язык потери, что звучит как пение ветра в пустом стволе мертвого дерева.

Язык жертв, что звучит как шелест красной банданы, когда перетягиваешь ею волосы, или шуршание желтой клетчатой рубашки, когда застегиваешь на ней пуговицы.

Язык дружбы, что звучит как шум полноводной реки и мягкие шаги подле тебя.