Ловцы душ - Яцек Пекара Страница 50

– Он в хорошем настроении, – подмигнул служащий и поднял вверх большой палец.

Уж не знаю почему, но канцеляристы Его Преосвященства меня любили. В личном его секретариате сейчас работало двое. Старые, сухопарые священники с красными от непрестанного чтения глазами. Они казались братьями – да вроде и были братьями, как кто-то когда-то мне говорил. Я отвечал на их добрые чувства взаимностью – это были тихие и скромные люди, столь отличные от утонченной, пахнущей маслами и парфюмами дворни епископа. Герсард мог бы спускать деньги с куда большей пользою, а не на стада лентяев, бесцельно слонявшихся по дворцу и окрестным садам. Что ж, у Его Преосвященства были невероятно высокие доходы, и он не видел ничего плохого в том, чтобы расходовать свои деньги. Жаль только, что он редко пускал их на вспомоществование вашему нижайшему слуге. Которому, кстати сказать, такая щедрость весьма пригодилась бы. И быть может, нынешний мой вызов означал перемену к лучшему. А может, и нет. С Герсардом никогда и ничего не знаешь заранее, а настроение его менялось стремительней, чем погода по весне.

Приемная епископа была обставлена чрезвычайно скромно. В первой комнате стояли круглый стол и шестнадцать резных кресел. Здесь проходили большие совещания и встречи. Сказать по правде, они-то как раз случались редко: епископ ненавидел разговоры в больших компаниях; предпочитал короткие беседы вдвоем, много – втроем. А они происходили в другой комнате, за огромным палисандровым столом. Поверхность его была столь велика, что могла стать палубой небольшой ладьи. Епископ сидел с одного края, под резными львиными головами, гостей же усаживал напротив.

В комнате были еще два набитых бумагами секретера, книжная полка во всю стену и застекленный шкафчик, в котором посверкивали хрустальные бокалы и стояло несколько бутылок хорошего вина. Известно было, что епископ не прочь время от времени побаловать себя винцом и частенько с трудом мог покинуть канцелярию на своих двоих.

– Мордимер, сыне! – закричал он радостно. – Проходи и садись.

Голос его подрагивал, а это значило, что епископ успел крепко выпить. Увы, Его Преосвященство давно уже пил не радости ради. Хуже всего было, когда он пил, чтобы заглушить боль от приступов подагры или позабыть о том, что слишком много пьет. Или о том, как вредно для его здоровья пить. В такие дни лучше было не показываться в его кабинете. Но в этот раз я знал, что подагра отступила, а по широкой улыбке епископа сделал вывод, что и геморрой, язва и раздражение нынче не портили день Его Преосвященству. Что, конечно, ничего не значило, поскольку поведение епископа, больного или здорового, было совершенно непредсказуемым. И тем не менее бедный Мордимер полагал, что ему сильно повезло.

– Верный слуга Вашего Преосвященства. – Я низко склонился и пристроился на краешек стула.

– Выпьешь со стариком? – глянул епископ на меня из-под припухших век.

И не ожидая ответа, вынул из шкафчика бокалы. Высокие, из сверкающего хрусталя, на тонкой, оплетенной серебром ножке. Собственноручно налил вина из запыленной бутылки, а я от уважения привстал.

– Сиди, сыне, сиди, – приказал он ласково и наполнил себе бокал до краев – аж капелька вина задрожала и сползла на стол, прочертив красную дорожку по хрусталю.

Удобно развалился в кресле напротив меня и удовлетворенно вздохнул.

– Как твои дела? Не нужно ли чего-то?

Гряньте, ангельские трубы! Кто подменил епископа? В таком настроении я давненько его не видывал.

– Всегда могло бы быть лучше, Ваше Преосвященство, – ответил я вежливо. – Но я утешаюсь мыслью, что могло быть и куда хуже.

– Весьма верно, – всплеснул он руками. – Вот за это люблю тебя, Мордимер. За твой доброжелательный взгляд на мир. И может, пришло наконец-то время, чтобы мир взглянул на тебя чуть доброжелательней?

Верьте или нет, милые мои, но я встревожился. Очень встревожился. Говоря честно, хотел бы я, чтобы мир не смотрел на меня ни доброжелательно, ни враждебно, поскольку я прекрасно чувствовал себя, находясь в тени. Плохо привлекать чрезмерное внимание близких. Я ведь тишайший человек, со смиренным сердцем, и в том не только мой характер, но и смысл дела, кое я исполняю во славу Господа.