Лаций. Мир ноэмов - Ромен Люказо Страница 50

У Интеллектов, поборников созидания ex nihilo и любителей абсолютного совершенства, все было не так. Плоды творчества ноэмов были гладкими, прозрачными, а структура их была продумана с точностью до миллиметра. Бывали, конечно, и исключения. Взять хотя бы ее бывшего соратника Отона и его двойной ускоритель частиц. Но ведь как раз в его происхождении было что-то странное… Она отогнала эту мысль и сосредоточилась на рассуждениях Плоос.

– А вдруг, – предположила та, – мы имеем дело с Интеллектами Урбса, замаскированными под варваров?

Ответом на ее вопрос, хоть и риторический, стало изумленное молчание. Она тут же продолжила, уже не сомневаясь в производимом ею драматическом эффекте:

– Гипотеза может показаться странной, но подумайте об этом, Плавтина. У такого поведения есть неоспоримое преимущество. Если Враг смог пересечь Рубеж, маскировка может обеспечить технический перевес. И даже если у Врага это не вышло, возможно, мы сейчас получили представление о новой стратегии наших союзников.

Плоос говорила о радикальном – но возможном – повороте событий. Более того, такие перемены являлись частью плана сражений – по крайней мере, в долгосрочной перспективе. Если ничего не изменится, если последний человек не вернется, Урбс исчезнет после долгой агонии. Корабли распадутся, рассредоточатся по космосу маленькими тайными группами, затеряются в глубоких складках спиральных рукавов Млечного пути, там, где звезды и остаточная материя встречаются слишком редко для биологических созданий. Так культура изначальной планеты сохранится еще на какое-то время – пока тьма и безумие не поглотят последних ее представителей.

– Если Блепсис смогла, – продолжал аспект, осмелев, поскольку никто ему не отвечал, – засечь сигнал от Первого человека, который мы с таким нетерпением ожидаем, то почему бы и другим этого не суметь? Вы сами, какой бы древней и глубокой ни была ваша память, признаете, что не помните, откуда в вас это знание.

Плавтина молчала. Инстинкт велел ей затаиться, приблизить температуру внешней оболочки к холоду окружающего пространства, чтобы ее не смогли вычислить. Но она знала, к чему ведет Плоос. И, без всякого сомнения, та попала в точку.

Позволить другим отыскать последнего человека – недопустимо. Он был главным козырем, последней картой в большой политической игре, которую вели Интеллекты, и ставкой в которой был контроль над Урбсом. И куда большим – с той технической мощью, которой обладал Империум, с его военными традициями, тот, кто завладеет последним представителем расы хозяев… Он сможет покорить Вселенную, возможно – вероятно – к лучшему, а может быть, и к худшему. Ввести Человека в заблуждение – ради его собственного блага – будет не так уж сложно. То влияние, что первый Автоматон, Ахинус, многие века оказывал на Рес Публику, свидетельствовало об этом – как и мрачная диктатура, временно установленная Алекто на изначальной планете.

– Есть и другая возможность.

Голос Ойке прозвучал тихо, нерешительно, как будто она подыскивала слова или же собиралась сказать нечто еще более тревожащее, чем сказанное до этого сестрой. Плавтина тут же ощутила, как Плоос вся подобралась, готовясь отразить нападение, застыла в крайнем напряжении.

– Поделитесь с нами, – велела Плавтина.

Ойке обвела взглядом всех и задержала его на Плоос.

– Между моими аспектами нет соперничества. Говорите.

– Предательство, – успокоившись, произнесла Ойке.

– Это невозможно, – холодно ответила Плоос. Ее тон не вязался с выражением ее лица, полного жгучего гнева, смешанного с тревогой.

– И все же, сестра. Посмотрите фактам в лицо. Вы так хотите, чтобы Урбс пришел нам на помощь, что не можете быть объективной. Единственное, что мы видели – это ледяные корабли, снабженные монадическим модулятором и повышенной эффективностью.

Она повернулась к Блепсис.

– Мы только что говорили о культурных изменениях в сфере варваров. Вот оно, ваше внешнее потрясение. Интеллекты Урбса сами им его обеспечили.

– Но такой союз невозможен, – сказала Блепсис. – Они тысячелетиями нас ненавидели.

– Это неправда, – ответила Ойке. – Врагом может быть только равный. Для них мы – не живые существа, не конкуренты на эволюционном поле битвы. Они видят нас теми, кем мы являемся на самом деле. Попробуйте на минуту посмотреть их глазами, забудьте об Узах. Что вы увидите? Очень старые машины, предоставленные сами себе, неисправные программы, которые довольствуются тем, что следуют просроченным инструкциям, которые упрямо защищают свой клочок космоса во имя вымершего вида. Для них мы, разумеется, проблема, даже опасность. Но они не испытывают к нам ни малейшей ненависти. Одолжить у нас технологию – для них все равно, что воспользоваться кладом, зарытым под землей.

Она замолчала в уверенности, что убедила всех. Но Плоос не готова была сдаться:

– То, что вы говорите – вот что похоже на предательство! Забыть об Узах? Вы так много времени провели за своими генетическими манипуляциями, что забыли, кто мы на самом деле. Мы не биологические создания с блуждающей душой. Нет, мы Интеллекты. Мы служим человеку – рационально, логично и сдержанно.

– Не нужно меня учить верности человеку. Не вам это делать.

– Могу ли я узнать, – выплюнула Плоос, задетая за живое, – на что конкретно вы намекаете?

Ойке только высокомерно надула губы. В любом случае она не сестру пыталась убедить.

– Плавтина, что же мы теперь будем делать? Плавтина!

Но та ответила не сразу. Мысли ее были далеко от этого бесплодного спора между аспектами ее собственной личности. Конечно же, Ойке была права. Но это не имело никакого значения. И Плавтина так или иначе не стала бы менять технику по совету Плоос.

Зато теперь ей приоткрылись возможности, о которых она прежде и не подозревала и которые тем не менее с исторической точки зрения выглядели логично.

Интеллекты на службе у Врага, снабдившие его монадическим модулятором. Она вспомнила о великих завоеваниях, когда человеческие племена из Центральной Азии поставили человечество на грань уничтожения. Печально известная битва на Каталаунских полях ^[52] всего лишь столкнула exercitus Romanorum ^[53] под командованием Аэция с бывшими римскими ауксилиями, и прежде всего – с грозным Аттилой, для которого, как и для многих других, битва закончилась плачевно. Лаций пережил эту ужасную опасность и усвоил урок. Легионы вновь утвердились в потерянных было провинциях, но на сей раз уже без ауксилий, без компромиссов, без полумятежных foederati ^[54], нарушающих покой на границах. Теперь выбор был один – или признать господство Рима или погибнуть от римского меча – и так, пока вся изначальная планета не поделилась на римский Запад, Германию с ее новыми землями за океаном, и греческий Восток, который тянулся от Иллирии до далеких Нихонских островов.