"Попаданец" в НКВД. Горячий июнь 1941-го - Виктор Побережных Страница 5

— Сержант НКГБ СССР Стасов, — и вопросительно посмотрел на старшего из бойцов.

Он не заставил себя ждать:

— Командир 106-го отдельного батальона разведки майор Лятовский. — Затем, улыбнувшись одними губами, продолжил: — Документы предъявите, товарищ сержант.

Двое бойцов ненавязчиво контролировали мои действия, а четвертый, подобрав валяющиеся винтовки, стал осматривать телегу. Я же, вздохнув, достал из кармана удостоверение и предъявил его майору. Тот, внимательно его изучив, уже по-настоящему улыбнулся и убрал пистолет в кобуру.

— Один, сержант? — спросил он.

— Один, товарищ майор. Мне бы с особистами встретиться, — продолжил я. — пообщаться нужно.

— Будут тебе особисты, если целы. — И тут же переключился на бойца, осматривавшего телегу: — Рахнин, если что полезное — забирай и пошли. Времени мало. — Потом повернулся ко мне и продолжил: — Пойдемте, сержант, а то действительно мало времени.

Через два часа я был в расположении 41-й стрелковой дивизии.

Пока добирались до наших, поговорить с майором мне не удалось. Сил на это у меня не хватало. С такой скоростью передвижения по лесу, которую развивали эти мужики, я еще не сталкивался! По дороге встретились еще с тремя группами, поэтому в расположение дивизии пришли как целый взвод. Меня сразу направили в штаб.

Штаб располагался в небольшом одноэтажном доме. Суета стояла жуткая. Как теперь я узнал, дивизия находилась в окружении, и то, что мы прошли, было просто чудом! Таким же чудом являлось то, что нет авианалетов и атак. Из разговора с начальником политотдела, батальонным комиссаром Касатоновым, выяснилось, что особого отдела больше нет. Заниматься моей «великой» персоной ни Касатонову, ни кому-либо другому не было ни времени, ни сил, тогда комиссар отправил меня к Лятовскому, мол, «уже познакомились, вот и шагайте». Уже шагая с майором «в расположение», из разговора с ним мне стало более понятно, что происходит вокруг. Наконец-то я узнал число! Сегодня 29 июня! Дивизия приняла бой на Львовском выступе в районе города Рава-Русская. Да еще как приняла! Они так вломили немцам, что на три километра углубились на территорию Польши! Но на флангах, особенно на левом, дела шли намного хуже, и дивизия была вынуждена отступать. Сейчас в строю было меньше половины людей, которые вступили в бой 22 июня. Да, добрался до наших, что же дальше будет?

А дальше был первый в моей жизни авианалет. Потом было много всякого, но ЭТО я никогда не забуду. Никогда не считал себя героем, но и трусом тоже себя не называл. Но в тот день я боялся невероятно. Казалось, что каждая бомба, вылетающая из пикирующего самолета, летит прямо в меня. А дикий вой, издаваемый немецкими штурмовиками? Казалось, что этот кошмар никогда не прекратится! Я лежал на дне небольшого окопчика, пытался прижаться к земле, но она, как живая, раз за разом отбрасывала меня от себя. Этот вой, рев самолетных моторов и грохот взрывов слились в какой-то кошмарный концерт. Казалось, что это и есть тот самый, много раз обещанный Армаггеддон! У меня вылетело из головы, что я знаю, что это не конец всему, что мы победим, назло всему победим. Ничего этого я не помнил. Я молился. Не знаю, из каких тайников памяти выскочили эти слова, но я раз за разом, снова и снова шептал:

— Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго.

Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь.

Не знаю, может, именно молитва спасла меня, но, когда я услышал рядом крик «К бою!», я испытал счастье! Появился враг, с которым я могу бороться, который может убить меня, но и я могу убить его! Пропали тошнотворная слабость, страх и чувство бессилия. На смену им пришли радость и облегчение. А в голове одно — наконец-то!

Поднявшись в окопе, который стал еще мельче, я посмотрел вперед. По полю, на котором уже стояло много сгоревших танков и бронетранспортеров, шли они, враги. Мне показалось, что все это я где-то уже видел, и внезапно понял — да, видел! В фильмах о Великой Отечественной!

Пока немцы были далеко, я осмотрел свое оружие, все было в порядке. Наконец-то я проверю свою «светку» с оптикой! Устроился поудобней, выбрал цель. Ею оказался худощавый молодой немец в расстегнутом до середины груди кителе. Вот в этот треугольник, в виднеющуюся там синюю майку, я и влепил пулю. «Светка» мягко, но сильно толкнула в плечо, потом еще раз и еще, и еще. Часто я, торопясь, промахивался. Но и попадал немало. Когда они подошли ближе, взялся за автомат. Все же с ППД стрелять намного неудобнее и труднее, чем из «калаша». Да и кучность оставляет желать лучшего. Зато боекомплект! Как-то неожиданно быстро немцы оказались совсем рядом, и началась рукопашная схватка. С первым мне просто повезло, я срезал его очередью в упор, а вот второй… Не успел перевести автомат на него, как он выстрелил, и автомат буквально вырвало из моих рук. Поняв, что достать пистолет просто не успею, кинулся на фрица с голыми руками. Все-таки мне продолжало везти! Выстрел, которым он разбил мой автомат, стал последним для него. Пока он передергивал затвор своей винтовки, я уже был рядом и вцепился ему в горло. Он выпустил из рук превратившуюся в палку винтовку и сдавил мое горло. Упав на землю, мы катались, как два зверя, одержимые одной мыслью — убить! Я что-то хрипел, задыхаясь, он тоже что-то сипел по-своему, то сверху был я, то он. В какой-то момент я понял, что могу нормально дышать, а перед моим лицом — мутнеющие серые глаза. Я сполз с мертвого немца, и меня вырвало. Кое-как вытерев лицо, я огляделся — бой заканчивался. Немцы отступали, наши, собирая оружие и раненых, возвращались в окопы. Сил встать на ноги не было, и я возвращался в окоп на четвереньках, будто не умел ходить. С немца, убитого мной из автомата, я снял его ременную разгрузку, на которой были закреплены магазины ко ставшему моим МП-38. Буквально свалившись в свой окоп, я обессилено откинулся на стену. Жутко захотелось пить… Будто поняв мое состояние, сидящий рядом со мной боец протянул мне фляжку. Какая же вкусная была эта теплая, почти горячая вода! С трудом оторвавшись от фляжки, с благодарностью вернул ее хозяину. Тот посмотрел на меня и неожиданно спросил:

— В первый раз в бою?

Я молча кивнул.

— Ничего, привыкнешь, — продолжил он слегка надтреснутым голосом. — После первого раза всем плохо бывает, а потом ничего, втягиваешься.

Я с удивлением уставился на него. Несмотря на грязь, покрывавшую его лицо, было видно, что это молодой парень, примерно моего возраста. На грязном лице блестели зубы и глаза, он подмигнул и сказал:

— Не тужись, все нормально будет. Станешь как мы, злобинские, а злобинские на драку всегда злые были. Фашисты это еще поймут! — И, протянув мне руку, представился: — Сергеев Андрей!