Война на пороге. Гильбертова пустыня - Елена Переслегина Страница 48

Второй научил Первого жить взад—вперед, он же преподал ему урок Ваньки-встаньки, а сам, вот, не поднялся однажды. Первый привык отвечать за Будущее, планируя его в деталях. И оно отвечало благосклонно. Пока. Он и раньше понимал, что к 2010-му он будет знать все их просчеты и все достижения, все Сценарии и все ветвления всех траекторий. Он будет ходячей энциклопедией японского мирового Проекта, папка в голове разрастется в том длиною в жизнь. Он даже сделает для Маринки и Иринки перевод «дневника придворной дамы» и даст убийственные комментарии. И вот этот год подкрался, а несделанное громоздилось за спиной. Некоторое время внимание мировой литературной общественности — мечтал он — будет оторвано от инновационной прозы японских подростков — культурной элиты Будущего. Книгу переведут на английский. Он переведет деньги на счет строительства «Отеля у погибшего альпиниста» в горах Армении. Армяне звали их с Маринкой в гости. Выпустили именные тарелочки. Первый ставил армян выше евреев и корейцев. Его подросший сын будет говорить, что если армян смешать с англичанками, вырастет нация героев. Он перестанет руководить отделом, потому что работа информационных структур потеряла ход, и станет маргиналом. «Чего боялся — то и случилось», — скажет Маринка смеясь. Сорокалетие случится перед войной. Потом молодежь из антианимэ украдет у япошек «Вторую Сеть» и получит «Седьмую Власть». Индийцы поставят на своей территории грандиозный спектакль, известный как «История города Ташлинска». Гном съездит в Индию и потеряет там паспорт. «У индийцев вырос неплохой флот, джентльмены, — скажет Гном и наденет погоны. — И вообще, у них там, в Индии, "Алая аура" нашего "Протопарторга", за которой махатмы прошлым веком таскались, якобы, в Москву к Ленину, возобладает. Это будет, конечно, не отпор самураям, но кое-что. Только коровы тощие все еще будут болтаться по дорогам страны, а потом выйдут все на берег океана и поплывут...»

Всего этого не случилось. Потому что человек предполагает, что у него есть средства, а олигарх ему их дает.

Первый был пьян. Мертвецки. Он проснулся, когда самолет уже дернулся от удара шасси о землю Сахалина. Стюардесса укоризненно забрала у него хитро подвернутый под ноги плед. «Наверное, будила, чтоб пристегнулся», — подумал Первый.

2006 год, ноябрь

Московские чиновники говорили ему, что связности, необходимой для элементарного отпора кому-либо, здесь, на Сахалинской земле, нет и быть не может. Того же мнения придерживались надутые методологи, которых Первый чтил за «науку побеждать» и не слишком судил за обожествление старых формул, схем и таблиц. Старые они или новые, а работали на совесть. Их сделал «красный директор» от философии, у которого не было времени ошибаться. Щедровицкого-старшего Первый уважал, а младшего прочил в юности вместе со Вторым в Президенты страны. Но на то она и юность, чтоб мечтать...

Второй умер, а у Первого началась зрелость, работа и структура. Методология схематизировала, а Господь располагал. Так, на грани порядка и хаоса, Первый выполнял, потихоньку, свой долг. И если удовлетворение своего любопытства за государственный счет раньше считалось прерогативой науки, то теперь все это действо плавно перешло в разведку. И его Японский отдел был молод и бодр. Сергей Николаевич хорошо знал Сахалин, хотя не воевал там в «бумажных войнах». За роман коллеги и поругали, и похвалили, Первый тогда свалил весь романтизм на Второго и остался на высоте. По временам юности он грустил. Спасали сына от его больных ног, Маринка была всегда и есть, еще будет дочка, и остается работа. Из трех пунктов стругацковского счастья у него были все три, но в разное время. «Умер друг у меня, вот какая беда, я не думал, не верил, не ждал никогда, что без друга придется мне жить. На квартиру пойду к нему, там его нет. Есть и улица, дом и подъезд...» Ради Второго нужно отстоять этот дурацкий Сахалин, потому что «нестерпимо родная чужая земля». В Токио он читал много русских стихов времен войны: так складывалось, да и язык не забыть лучшего способа он не видел.

В Токио со времен гибели Второго он был четыре раза пролетом и без толку. А на Сахалине теперь приходилось бывать раз в году, и год от года страна поднималась, а дальние земли в силу аккреционного баланса отставали. Плодороднейшая долина Александрова-Сахалинского - Углегорска стояла в руинах, и только ретивый Чубайс по-хозяйски брался строить там угольную станцию. И не поспоришь, людей-то нет. Пустая природа всегда будет принесена в жертву технологиям. Посетуют бабушки об утере красот, порадуются внуки рабочим местам, и утрясется баланс. Все на Сахалинской земле текло медленно. И Первый, уже с прошлого года озабоченный японской войной, чуя ее нутром разведчика, понимал, что с такими делами и такими людьми успеть ничего нельзя. То есть на «День-М» работал вариант «тех, кто западнее этой линии, еще можно спасти, а тех, кто восточнее — уже нельзя».