Крымская война. Соратники - Борис Батыршин Страница 47

Пункт второй. Тут рассказывать особенно нечего. Завтра начинаем обстрел лагеря. Он будет вестись с двух люнетов, возведенных на соседствующих с Евпаторией высотках для прикрытия батарей тяжелых мортир. Еще на люнетах будут стоять бомбические пушки, снятые с поврежденных линейных кораблей. Сейчас их тянут на быках из Севастополя, и в ближайшие три-четыре дня они скажут свое веское слово.

Бомбардировка пойдет не по старинке – на глазок, по площадям, – а с использованием воздушного корректировщика. Дело это новое, непривычное – ну так ведь мы никуда не торопимся, время работает против осажденных.

Пункт третий. Согласно сообщениям капитан-лейтенанта Бутакова, его отряд вышел в район Варны. Перехвачено столько-то транспортных судов противника, часть затоплена, остальные отправлены в Севастополь, бла-бла-бла. Главная задача, поимка доктора Фибиха со товарищи, с блеском провалена. Кто бы сомневался… Бутаков ожидает рандеву с «Улиссом», после чего приступит к выполнению плана «Б».

Пункт четвертый. Нам пишут из Николаева: мичман Красницкий рапортует об успешном испытании минного катера. На этот раз инновационное плавсредство не затонуло, а наоборот, успешно сымитировало атаку шестовой миной на неприятельский корабль. На верфи спешно заканчивают второй катер, а мичман тем временем оснащает «минные тараны» – дюжину мелких пароходиков, собранных в Николаев с Днепра, из Одессы, с Днестровского лимана. Вторую «минную бригаду» готовят в Севастополе, под чутким руководством лейтенанта Краснопольского. Дедлайн – неделя от сего момента. Должны успеть.

И главное на сегодняшний день известие. После того как мы с Фомченко и Зариным покинули особняк на Екатерининской, рация в моем кармане ожила. Вызывал адамантовский старшина, дежуривший в Морском госпитале. С тех пор как туда переправили профессора Груздева, Кременецкий распорядился выставить в госпитале вооруженный пост, с приказом немедленно докладывать о любых, даже самых незначительных изменениях состояния пациента. Но утром «Адамант» вышел в море и находился вне зоны действия карманной рации, так что первым эту информацию получил ваш покорный слуга…»

III

Близ Евпатории.

9 октября 1854 г.

Прапорщик Лобанов-Ростовский

Грохнуло. Воздух упруго толкнул в лицо. Прапорщик поморщился – выстрел болезненно отозвался в барабанных перепонках. Кургузая мортира выбросила почти вертикальный плотный столб белого дыма, черный мячик бомбы понесся ввысь по крутой дуге. В верхней точке на миг замер, а потом покатился с горки и пропал из глаз.

Осадная батарея с утра начала бомбардировку. Союзники отвечали вяло: то ли сказывалась общая подавленность, то ли не желали жечь зря порох и переводить бомбы, обстреливая невидимого противника.

Первыми целями русских мортир стали не оборонительные сооружения, спешно возводимые французскими саперами, а скопления обозных телег и артиллерийские парки в глубине лагеря. Корректировка с воздуха делала свое дело: двух- и трехпудовые бомбы то и дело рвались среди тесно составленных повозок и зарядных ящиков.

– Жаль, мало у нас мортир, – посетовал Николай Николаевич. – На всю крепость не более десятка, да и те старые, полупудовые. Пришлось, сами видите, провести ревизию флотских арсеналов и разоружить бомбардирские корабли. И все равно – мало, мало!

– Да, – кивнул Велесов. – У союзников мортир чуть ли не втрое больше. Ну так они и готовились, а наши архистратиги даже не подумали, что придется вести осадную войну!

– Ничего, вот подтянут бомбические орудия, тогда по-другому поговорим! – посулил Великий князь. – А вообще я чем дальше, тем меньше понимаю союзников. Сидят в лагере и ждут неизвестно чего! Любому юнкеру ясно, что единственный шанс – прорывать блокаду и…

– …и что? – поинтересовался Велесов. – Ладно бы, снаружи их ждала полевая армия! Тогда да, прорыв имеет смысл. Фиаско Легкой бригады ясно показало, что таким способом даже провианта не раздобыть! Особенно теперь, когда Меньшиков приказал казачкам не цацкаться и разорять татарские села на три десятка верст вокруг, угонять стада, вывозить зерно, фураж. Ну, допустим, прорвутся союзники – а дальше что? Пойдут на Севастополь? Смешно. На Симферополь? Еще смешнее. Единственная надежда у них на англичан. Если те не придут в самом скором времени – все, крышка господам интервентам!

* * *

Прапорщика Лобанова-Ростовского мало интересовали вопросы стратегии. Пред его глазами стояло страшное поле, заваленное людскими и лошадиными телами, уши буравили стоны, крики, ржание умирающих животных. Он вспомнил, как запели трубы англичан и как вздрогнула земля от тысячного копытного грома. Легкая бригада – все пять полков, 4-й и 13-й легкие драгунские, 17-й уланский, 8-й и 11-й гусарские полки, – разворачивалась в дефиле, перекрытом с северо-востока немногочисленной русской кавалерией. Сейчас налетят, сомнут, растопчут – а как иначе, если русские, и без того уступающие в числе чуть ли не втрое, собирались встречать атаку, стоя на месте?

Неизвестно, что подумали уланы и гусары Кардигана, когда русские эскадроны подались назад, развернулись и, не тратя времени на перестроения, поскакали в тыл, обтекая развернутые в их тылу конные батареи. Да, залп полутора десятков шестифунтовок в упор – это неприятно. Визжащая картечь соберет кровавую жатву в рядах передовых эскадронов, но вряд ли их остановит – артиллеристы будут изрублены прямо на лафетах пушек, а потом дело дойдет и до cossacks, трусливо показывающих британцам хвосты своих лошадей.

Пулеметы, все шесть, ударили косоприцельным огнем, с обоих флангов. На правом Лобанов-Ростовский поставил три «Максима» на крепостных лафетах; на левом располагались остальные пулеметы на пароконных бричках. Патронов не жалели – стоит кавалеристам доскакать до позиций, и все будет кончено.

Передовые эскадроны легли целиком, скошенные свинцовым ливнем. Остальные замедлились, остановились – на пути у плотных, стремя к стремени, шеренг, идущих карьером, выросли горы окровавленных, недвижных или бьющихся в агонии тел. Кто-то пытался перепрыгнуть препятствие и падал, кто-то осаживал коней и сам попадал под копыта задних, идущих в предписанных уставом двух лошадиных корпусах за первой шеренгой. А пулеметы молотили, превращая дефиле в сосуд, наполненный животным ужасом, мукой, смертью.

* * *

За спиной загрохотали копыта, залязгали по сухой земле железные ободья: на рысях проходила ракетная батарея. Связки по шесть медных труб-направляющих на пушечных лафетах весело плескались во все стороны солнечными зайчиками, ездовые ловко сидели на здоровенных битюгах, номера скорым шагом, то и дело переходя на бег, поспевали за тяжелыми запряжками.

– Хороши, черти! – похвалил ракетчиков Великий князь. – Дадут прикурить лягушатникам! Я, Сергей Борисович, не раз присутствовал при стрельбе с ракетных станков, но этот ваш залповый пуск – признаюсь, до печенок пробрало! А каково тем, в кого они летят!

– Да, Ваше Высочество, пока что ракеты – оружие скорее психологическое, хотя и с хорошими перспективами. Мы стараемся обстреливать ими скопления палаток и телег. Осколочное действие ракет крайне слабое, а вот зажигательное – вполне приличное.