Крымская война. Соратники - Борис Батыршин Страница 46

Выдумка помогла – не было ни одной попытки побега. К тому же Белых распорядился не отказывать пленникам в простых радостях жизни, вроде рома, взятого в баталерке приза. В итоге лаймы не просыхали уже третьи сутки, потребляя в качестве закуски трофейную солонину, сыр и морские сухари.

С офицерами «Спитфайра» поработала Фро на пару с Лютйоганном. В итоге корабельный механик по фамилии Чарчер охотно согласился помочь захватчикам, но поставил вопрос об оплате. О цене сговорились; остальных заперли в разных помещениях, настрого предупредив, что в случае неповиновения церемониться не станут. Коварная Фро ухитрилась взять с них «честное слово», что ни побегов, ни попыток саботажа не будет. В качестве поощрения пленных офицеров по одному выводили на прогулки на палубу «Улисса» – разумеется, под присмотром.

Кроме согласия сотрудничать, офицер-машинист выдал массу ценной информации. Этим занялись Фро, Лютйоганн и Змей. Английский знали все трое, а пленник, как выяснилось, неплохо владел немецким. Полученные сведения следовало проверить – для этого «следственная бригада» допрашивала офицеров и матросов «Спитфайра» по всем правилам, тщательно выискивая нестыковки в показаниях. Таковых не нашлось – похоже, «береговая мазута» всерьез настроился на сотрудничество.

* * *

Дело планировалось отчаянное. Предполагалось, ни много ни мало, зайти прямо в гавань Варны и стать на якорь. Команды обоих судов якобы понесли потери в стычке с русскими, и единственный оставшийся в живых офицер – этот самый Джозеф Чарчер – не рискнул продолжать рейс и предпочел вернуться в Варну.

Затея, при всей бредовости, вполне могла выгореть. «Спитфайр» прибыл в Варну в конце августа, перед самой отправкой экспедиции в Крым. Команда была набрана с бору по сосенке, из мобилизованных моряков торгового флота. Ни Чарчер, ни другие моряки никого в Варне не знали, их сразу отрядили конвоировать транспорта с военными грузами в Крым. Англичанин с обидой заявил, что джентльмены из Ройял Нэви не захотели рисковать своими аристократическими задницами и свалили опасное дело на них – «торгашей», черную кость, людей второго сорта.

А пока надо было позаботиться о матчасти. Спецназовцы, казаки и отобранные волонтеры подгоняли под себя блузы британских моряков. Белых, Лютйоганн и Змей осваивались в офицерских мундирах, а особая команда приводила облик судна в состояние, соответствующее легенде: рубили мачту, снимали стеньги, приводили в беспорядок такелаж, заодно создавая на палубе тщательно продуманный бардак. То же самое предстояло проделать и на «Одессе», с поправкой на «боевой характер повреждений».

Но для этого сначала надо встретиться. Пока «Улисс» выбивался из своих невеликих индикаторных сил, буксируя трофей на трех узлах против ветра, бутаковский отряд крейсировал на подходах к Варне. Увы, перехватить корвет с Фибихом на борту не удалось – он либо успел добраться до Варны раньше, либо проскользнул в гавань под покровом ночи. Окончательную ясность внесли пленные с захваченной турецкой шхуны: по их словам, британский корвет прибыл из Евпатории три дня назад, менее чем за сутки до того, как Бутаков развернул свою ловчую сеть.

Что ж, усмехнулся Белых, опять вся надежда на спецназ. Но ничего, группа готова ко всем мыслимым и немыслимым неожиданностям.

– Тащ командир, отметки на радаре! – подал голос Карел. – По ходу – наши! Запросить по рации?

Белых встал с люка, поморщился – жмет, зараза, что ты будешь делать! – и полез на мостик. Прогулка закончилась, начиналась настоящая работа.

II

Из дневника Велесова С. Б.

«9 октября. Время, казалось, замедлившее свой бег после Альмы, снова набирает обороты. Вот повестка сегодняшнего совещания у князя Меньшикова:

– попытка прорыва сухопутной блокады, предпринятая англичанами;

– подготовка к бомбардировке евпаторийского лагеря;

– действия наших крейсеров близ Варны;

– рапорт мичмана Красницкого об успешном испытании минного катера;

– доклад лейтенанта Краснопольского о подготовке первых минных таранов.

И на десерт – пространное рассуждение Е.И.В. Николая Николаевича о договоренностях, достигнутых его императорским Высочеством с другой августейшей особой – Наполео́ном Жозе́фом Шарлем Полем Бонапа́ртом (принцем Франции, графом Мёдоном, графом Монкальери, но более известным широкой публике как принц Наполеон, или Плон-Плон), ныне пребывающим в великокняжеской резиденции в Севастополе…

Итак, пункт первый. Героическая попытка прорыва блокады евпаторийского плацдарма, предпринятая – кем? Да-да, ими самыми, героями Легкой бригады. Что характерно, практически с тем же результатом.

Правда, в отличие от нашей реальности (опять! Сколько еще будет меня преследовать эта дурацкая присказка?) лорд Кардиган остался на поле брани вместе со своими гусарами. И благодарить за это надо ни кого иного, как нашего генерала Фомченко.

Вникая в особенности крымского ТВД, Фомич выяснил, что татарское население встретило интервентов хлебом-солью (или их местными аналогами) и вообще оказывает им посильную помощь. Ничего иного от крымчаков не ждали: ста лет не прошло с тех пор, как владения последнего крымского хана Шахин-Гирея были объявлены частью Российской Империи. А один из потомков хана состоит при французском штабе и времени даром не теряет – сразу после высадки к Евпатории потекли стада, обозы с фуражом и провизией, а главное, сотни вооруженных крымчаков, готовых сражаться против русских «оккупантов». Правда, долго это не продолжилось – казаки и до Альмы регулярно перехватывали «доброхотов», а теперь и вовсе замкнули колечко. Но эта блокада не была сплошной – ни траншей, ни редутов с батареями, лишь редкая цепочка казачьих разъездов. Татары, местные жители, знающие в этих местах каждую сухую балку, каждый куст полыни, то и дело пробирались к союзникам, которые, не получая подвоза с Большой земли, отчаянно нуждались в продовольствии и фураже.

И это прекрасно понимал Фомич. Облегчив душу парой сентенций типа «Правильно их, тварей, Сталин гнобил!», генерал, привыкший мыслить в циничных категориях двадцатого века, предложил план. Казачьи разъезды временно перестают обращать внимание на татар, стягивающих к окрестностям Евпатории обозы, продолжая при том охранять периметр. Прорвать блокаду сами татары не смогут, силенки не те, а значит, обратятся за помощью. И ее им, конечно, окажут, скорее всего – силами имеющейся у союзников кавалерии. Тысяча сабель, Тяжелая и Легкая бригады, наследники славы серых шотландцев, отличившихся при Ватерлоо!

Сомнительная слава, если вдуматься…

Остальное было делом разведки и организации. Наблюдением с воздуха было установлено место будущего прорыва. Это подтверждалось и донесениями разъездов, которые засекли, как татары снимаются с места и всем табором ползут навстречу своим покровителям. И когда кавалеристы лорда Кардигана выдвинулись к линии патрулей, чтобы лихой атакой смять казаков, их ожидал сюрприз.

Не вдаваясь в подробности, скажу: в лагерь не вернулся ни один. При том, что убитых было заметно меньше: уцелевшие схвачены, скручены, уведены в полон. Тело самого Кардигана, пробитое аэропланной стрелкой, нашли на поле боя; казаки, захватившие табор крымчаков, пригнали в Севастополь несколько тысяч голов разнообразного скота, сотни лошадей и верблюдов, бесчисленные арбы с фуражом и провиантом. Попытка поправить дела со снабжением обернулась для войск коалиции потерей половины боеспособной кавалерии. Фомченко принимает поздравления, а вот Лобанов-Ростовский запил – так сильно подействовала на прапора жуткая бойня, устроенная его пулеметами британской кавалерии.