Метро 2033. Крестовый поход детей - Туллио Аволедо Страница 47

Джон завороженно слушал. Сперва он подошел поближе, потом сел рядом. Двое ребят подвинулись, чтобы освободить для него место.

Раввин дружелюбно улыбнулся и продолжил:

― В своем простодушии они полагали, что немцы оценят экономичность этого предложения, ведь оно означало, что евреи сами должны были взять на себя изготовление хлеба. Восемьдесят евреев отважно подписали петицию и попросили раввина представить ее коменданту лагеря. Руководство неожиданно дало разрешение. Теперь евреи могли приготовить мацу. Накануне Песаха ребе объявил, что тайно проведет в своем бараке Седер. Вы должны понимать, что подобные вещи в Берген-Бельзене карались смертью, если о них становилось известно охране. Тем не менее, той ночью более трехсот человек решили подвергнуть себя опасности и принять участие в Седере.

Самуэль закрыл глаза. Он легонько покачивал головой вперед-назад. Потом снова открыл глаза.

― В определенный момент Седера, когда в рассказе о рабстве евреев в Египте раввин дошел до слов Авадим hаину ле Пар’о бе Мицраим... Ата б’ней хорин... «Рабами были мы у фараона в Египте, а теперь мы свободные люди...», Ребе почувствовал, что печаль охватывает сердца верующих. Многие из них плакали. Что значили эти слова в Берген-Бельзене в 1942 году?

Самуэль остановился. Одного за другим оглядел он молодых людей, сидевших вокруг него. Последнее, что он увидел, были глаза Джона Дэниэлса.

Священник пожал плечами.

Самуэль улыбнулся. Потом, снова оглядев худые и отчаявшиеся лица собравшихся, произнес:

― Почему этот Седер отличается от других Седеров? У нас нет ни четырех бокалов вина для благословения, ни столов с вкусной пищей, ни дорогой посуды. У нас нет ни ребенка, который задал бы четыре вопроса, ни трав, которые мы ели бы, вспоминая далекий исход из Египта. Наша маца, так не похожая на мацу, которую мы ели до войны, больше напоминает о том, где мы находимся сейчас, чем о том, где мы были когда-то. И только горьких трав — «марора» — в этом году в нашем распоряжении сколько угодно. Но и здесь, в пучине мрака и отчаяния, мы можем вспомнить Исход и отпраздновать Пасху, и именно поэтому на самом деле мы свободны. Потому что свобода зависит не от того, где вы, а от того, кто вы такие.

Джон Дэниэлс поднял взгляд. На глазах некоторых молодых людей, сидевших в кругу, блестели слезы.

― У кого-нибудь есть вопросы? — спросил раввин.

Джон смущенно поднял руку.

― Я скорее хочу сказать одну вещь, чем задать вопрос.

Джон откашлялся.

― По тому, как вы говорите, Ребе, я чувствую, что ваша вера тверда.

Сидевший справа молодой человек справа немного отодвинулся от него. То же сделала девушка слева.

Самуэль улыбнулся.

― Иногда да, иногда нет. Обращайся ко мне на «ты», прошу тебя. Мы служим одному господину.

― Не все так думают.

― Но мы-то с тобой ведь да, не так ли?

Отец Дэниэлс кивнул.

― Мой вопрос связан с тем, о чем ты говорил, когда я только пришел и еще не сел с вами. О вере, которая не гибнет, несмотря на все препятствия. В мире столько зла, что верить во благого Бога по-настоящему трудно. Один мой друг слышал твою проповедь...

― Это не проповеди. Я считаю, что это скорее дружеские беседы. Полагаю, ты спрашиваешь о том, что такое Цимцум.

Джон Дэниэлс улыбнулся.

― Ах, вот что это за слово. Цимцум. Да, именно. Я хотел бы, чтобы ты рассказал о нем.

Раввин вздохнул.

― Это непростая вещь. Я и сам не могу утверждать, что понимаю ее доконца. А уж чтобы объяснить ее... У нас ведь меньше получаса до отправления.

Пораженный этой новостью, Джон резко обернулся. Вагант хитро пожал плечами.

― Я думал, ты знаешь, — сказал молодой раввин. — Но теперь вижу, что это не так. Ты пойдешь с нами?

― Конечно.

― Тогда у нас будет время поговорить о Цимцуме. А ты, может быть, в ответ тоже расскажешь мне о кое-каких вещах, которые я слышал о тебе и которые вызывают мое любопытство.

― На мой взгляд, это будет честный обмен.

― Посмотрим. Быть может, да. Честный обмен — вещь редкая.

С неожиданной ловкостью раввин вскочил на ноги. Остальные последовали его примеру.

Джон с удивлением заметил, что раввин тоже поднял с пола автомат и походный рюкзак.

Тот заметил его взгляд.

― Евреи на собственном опыте узнали, что Бог существует и иногда помогает нам, но всегда лучше... идти ему навстречу. Проще говоря, не сидеть сложа руки. Поэтому мы можем постоять за себя. Никаких новых Освенцимов.

Он иронически отдал честь Дэниэлсу и пошел прочь.

― Я раньше никогда не видел евреев, — сказал Вагант. Он подошел к Дэниэлсу и встал прямо у него за спиной, но не смог застать священника врасплох. Чувства священника были невероятно обострены.

― Насколько я знаю, не все они евреи, — добавил начальник разведки. — То есть, они иудеи по вере, но не евреи по крови. Но, как бы то ни было, это ребята надежные. Они умеют сражаться. Прекрасное приобретение для твоего крестового похода.

Дэниэлс повернулся лицом к молодому человеку.

― Это не мой крестовый поход.

― Хрена лысого не твой. Надеюсь только, что оно того стоит. Я уже потерял слишком много друзей. Я хочу, чтобы все это кончилось. И кончилось хорошо. То есть, хорошо для нас.

Джон не ответил — не видел смысла. Ему казалось, что ничего из того, что ждало их, не зависит от него.

― Ты уверен, что мы готовы?

― Не готовы. Но дети этих людей, и дети раввина в том числе, находятся в руках головорезов. Они готовы отправиться туда даже без нас. Мы не можем ждать.

Дэниэлс вздрогнул.

― Пойдем, — сказал Вагант, ударив его по плечу. — Пора выступать в поход. Прости, что я не сказал тебе раньше, что мы отправляемся так скоро. Считай это небольшим наказанием за те неприятности, что ты успел нам доставить.