Умереть и воскреснуть, или Последний и-чу - Леонид Смирнов Страница 46

Я взбежал на сцену, проскользнул мимо длинного, застеленного черно-белым сукном стола президиума и встал на трибуну. Ухватился за пюпитр руками и обвел глазами притихший зал. Тысяча и-чу смотрели на меня. Заранее подготовленные дипломатические обороты присохли к языку, и я сразу взял быка за рога:

— За пролитие крови легче всего голосовать тем, кто остается в тылу. — Это был мой первый выстрел, и он попал в цель. Занимавшие первые ряды штабники задвигались и загудели. Галерка тоже зашевелилась. Весь зал ожил. — Не вижу я, чтоб ловцы в бой рвались — те, кому предстоит мечами махать. А за пролитую кровь мирян с нас еще спросят — можете мне поверить.

Я сделал паузу, чтобы перевести дух. Рокот в зале не смолкал.

— Сейчас под самым благовидным предлогом, — продолжал я, — нам предлагают похоронить Гильдию. Растоптать главный принцип отношений с государством: никакой политики, всегда над схваткой и любая власть — от бога. — Получилось слишком сложно. Я испугался, что не все меня поймут, и повторил другими словами: — Мы не должны воевать с мирянами, даже если они нападут. Мы не должны брать власть, даже если правители Сибири никуда не годны.

Последние мои слова потонули в гуле. Гул превратился в рев. Зал бушевал. Несколько человек у сцены вскочили на ноги и яростно махали руками, взывая к президиуму. На галерке все встали. В амфитеатре дело дошло до драки. Сцепились мои сторонники и противники. Дежурные пытались их растащить. Напрасно председательствующий отчаянно тряс колокольчиком. Я гаркнул, пытаясь перекричать зал:

— Гильдии — ко-о-нец!

Шульгин ударил в гонг. Ударом этого гонга открывали и закрывали съезды и торжественные собрания. Густой, нескончаемый звук гулко разнесся по актовому залу, и остальные звуки разом смолкли.

— Заканчивайте, Пришвин, — брезгливо выдавил из себя Воевода. Он разочаровался во мне. Больше я для него не существовал.

Я закашлялся, хлебнул воды из стоящего передо мной граненого стакана и произнес глухо:

— Я не призываю сместить Воеводу. Я прошу голосовать «против» по одному пункту повестки дня. Но это вопрос жизни и смерти. — Я снова возвысил голос: — Одумайтесь, и-чу. Остановитесь, пока не поздно!

И, ни на кого не глядя, пошагал на свое место. Только тут я почувствовал, что весь взмок. Зал снова загудел, хоть и заметно тише.

На такой ноте завершить прения было никак невозможно, позволить моим единоверцам прорваться к трибуне — тоже. Воевода принял единственно верное решение. Он посовещался с Чекало, и старик объявил:

— Слово предоставляется Назару Шульгину.

— Соратники! Я предлагаю закрыть прения, — хорошо поставленным голосом произнес Воевода. — Время дорого. Только что прозвучала супротивная точка зрения. Я готов подписаться почти под каждым словом господина Пришвина. (Зал охнул. Будучи прирожденным оратором, Шульгин умел управлять аудиторией.) Но!.. (Зал затаил дыхание.) С выводами категорически не согласен. Если Гильдия и впредь будет бездумно следовать вековым установлениям, она окажется на свалке истории. Уверен: ждать осталось недолго. Настало время коренных перемен. Решается наша судьба. Хватит бежать от проблем Сибири. Хватит шарахаться от мирской власти, которая наконец-то пошла на сближение с Гильдией. Упустим шанс сейчас — завтра будем кусать локти, но другого шанса уже не будет. Пора навести порядок в стране нашей необъятной.

Пока Воевода говорил, и-чу слушали его, боясь вздохнуть. Теперь они снова зашевелились. Сотни тревожных шепотов слились в шелестящий гул. И тогда Назар Шульгин произнес еще два слова:

— Давайте голосовать.

Сразу после объявления результатов голосования я, с грохотом хлопнув сиденьем, поднялся с места. На миг показалось, что из зала уйду я один. Но несогласных с Воеводой оказалось не так уж мало. Бойцы и командиры привставали с мест, озирались и начинали протискиваться к проходу. Я увел за собой добрую треть зала. Назар мне этого не простит. Плевать. Отступать все равно некуда — мы дошли до точки.

Нужно было организовать оппозицию. Первым делом я послал гонцов в Кедрин — звать подмогу. Все, кто мне верит, все, кто может, пусть отправляются в Каменск. Но прямиком ехать в город кедринцам не стоило. Пусть сходят с поезда, не доезжая трех остановок, собираются в захудалом пригороде Каменска — Вороньей Даче и ждут условного сигнала. Главное, чтобы Воевода не пронюхал о моем личном резерве.

Потом я занялся таежными и-чу. Если свирепо рычащие, готовые броситься врукопашную таежники не найдут куда приложить чешущиеся руки, то, без толку пометавшись по Каменску, они покинут город и спрячутся в медвежьих углах, надеясь пересидеть лихую годину. И тогда их пряником не выманишь из берлоги. Моя задача — перехватить эту шатию-братию, направив в нужное русло еще не угасший праведный гнев.

Ни для кого не секрет: таежники — лучшие бойцы Гильдии, хоть и не слишком уверенно чувствуют они себя среди каменных громад. Снайпер — он и в Африке снайпер. Если белку в глаз бьешь за четверть версты, то и в стрелка, засевшего на чердаке, девять граммов всадить — плевое дело.

Городских и-чу агитировать легче: им прятаться некуда, они как на ладони, и расправиться с ними проще пареной репы. А значит, очень многие из них примкнут ко мне. Так и вышло. Лишь человек десять решили сделать ноги, поискав справедливости в Столице или на чужой стороне. Пусть себе ищут…

Большинство делегатов из южных уездов пошли за мной с самой первой минуты — когда я рванулся из зала, грудью разрезая густой, застоявшийся воздух, пропитанный единодушным выдохом большинства. Кедрин, Шишковец, Дутов — приграничье, привыкшее рассчитывать только на собственные силы. Нашенские и-чу сильны единством, взаимовыручкой и безоглядностью своей. А вот с кем пришлось повозиться, так это с северянами да горцами.

Был ли у меня опыт в таких делах? Конечно нет. Оппозиция… Само это слово долго не укладывалось в голове, шебаршилось, рождая тревожные мысли. Многотысячная рать раскололась надвое, и вся наша жизнь покатилась под откос.

Однако на то она и жизнь, чтобы круто менять человеческую судьбу, ставить перед тобой немыслимые еще вчера задачи. И ты, если не хочешь камешком — на дно, исхитришься вынырнуть из закрутившего тебя водоворота.

Моей штаб-квартирой стал ресторан со странноватым названием «Прощальный луч». Пользуясь тем, что хозяин затеял ремонт вестибюля и подсобок, я на неделю откупил главный зал всего за сто червонцев. Находился «Прощальный луч» неподалеку от Южного вокзала — того самого, на который я прибыл полгода назад. Поэтому перехватывать разъезжающихся по домам и-чу было не так уж трудно. Поручил я это дело кедринской делегации — самым надежным моим союзникам.

Нагруженные покупками, минуя строительные леса и груды мусора, входили бойцы в роскошный зал ресторана. Настороженно озирались, как будто их здесь могла поджидать стая голодных волков.

Многие таежники приходили с оружием, которое я видел только на картинках в рукописном дедовском учебнике: с настоящим капканным ружьем на черном порохе, веерным ятаганом с двумя дюжинами выбрасываемых лезвий, тройным арканом с проволочной сетью из метеоритного железа и кое-чем еще. Я точно в музее побывал.