Безумный Макс. Поручик Империи - Михаил Ланцов Страница 44

Поручика очень сильно подмывало остаться здесь и покопаться в обломках. Собрать трофеи с целого эшелона – богатый улов. Одних только винтовок мог оказаться целый воз и не один. Но он не решился.

Сколько людей выжило после обстрела и крушения? Вот наверняка не один десяток. А может, и сотня. И многие из них при оружии. Ну его на фиг связываться с такими сюрпризами. Да и вокзал слишком близко. Там наверняка выстрелы слышали. Могут и подкрепление прислать. Удастся ли с ним справиться так же? Вопрос. Большой вопрос.

Так или иначе, он не стал задерживаться.

Ехали молча. Каждый думал о своем. Немцы и чех, понаблюдавшие за уничтожением эшелона, в очередной раз убедились в том, что дороги назад у них нет. Просто нет. И думали о том, как они докатились до такой жизни. А Максим, зажимая платком рану на голове, напряженно изучал карту, пытаясь найти там спокойное место для отдыха. Хотя бы час постоять да привести себя в порядок.

С трудом, но отыскал.

Небольшой хуторок в стороне от дорог с щебеночным покрытием. Леса не было, но пышные фруктовые сады позволяли прекрасно скрыть автомобили. Там и остановились.

А вот местные жители удивили. Вместо того чтобы выйти и поприветствовать солдат, как в том имении, они взяли и куда-то разбежались.

– Плохо, – недовольно поморщившись, прокомментировал этот факт Максим. – Ну да и черт с ним… – Все равно надолго они тут задерживаться не собирались. Поэтому, выставив посты и боевое охранение, поручик занялся приведением отряда в боеготовность.

Умер тяжелораненый, что поймал пулю грудью у генеральского домика. К нему присоединилось еще двое, раненных позже, во время столкновения с пехотной колонной. Таким образом «двухсотых» стало пятеро. А мест под них в грузовиках уже не осталось. Это ведь здоровые или легкораненые могли сидеть. Остальным же полагалось лежать. А где им лежать в необорудованных грузовиках? Тем более что там еще и два генерала имелось и один тяжелораненый. Генералов ведь укладывали на пол, чтобы шальной пулей не зацепило.

Максим хотел в этот раз вывести всех к своим и похоронить честь по чести. Но не сложилось. Поэтому часть бойцов занялись приготовлением обеда, а часть – изготовлением крестов из подручных материалов и рытьем могил. Да не на самом хуторе, а чуть в стороне – у красивой яблони.

Прощальное слово произнес поручик. Молитву прочитал прапорщик. А потом в десять лиц дали последний салют, щелкнув незаряженными винтовками. Все коротко и лаконично. Но приличия удалось соблюсти. Не столько перед мертвыми, которым, как известно, уже все равно. Сколько перед живыми.

Часа полтора пролетело незаметно.

Появились первые хуторяне. Пара пацанов, высунув любопытные мордочки из-за забора, быстро исчезли в неизвестном направлении. А чуть попозже и старик подошел, заламывая шапку да испуганно кланяясь.

– Вот что, дед, – произнес Максим, подтянув в очередной раз Хоботова как переводчика. – Мы тут своих похоронили. Ребята пали в бою. Так что вы тут за могилками уж посматривайте.

– Конечно-конечно, – закивал он.

– Я серьезно, – очень холодно произнес Максим. – После войны вернусь и проверю. Ты понимаешь?

– Да-да, – снова закивал он головой.

– Синичкин!

– Я!

– Принеси-ка нашу походную кассу.

– Есть! – козырнул ефрейтор и уже спустя минуту притащил большой кофр, набитый золотыми и серебряными монетами, а также банкнотами. Поручик открыл его. Отсчитал тысячу марок купюрами и протянул старику.

– Держи, старик. Это оплата услуг хуторян. Сколько бы война ни длилась – присматривайте за ними. Серьезно. Если я вернусь и увижу, что могилки разорены, то вырежу всех обитателей хутора. Тебе ясно?

Старик закивал так энергично, что поручику показалось, будто у него голова оторвется. А потом откланялся и ушел. Да ненадолго. Уже минут через пятнадцать вернулся с хуторянами. Тысяча марок – это ОЧЕНЬ много денег по меркам селян. На них можно было, например, купить семь-восемь отличных коров. Подарок просто невероятно щедрый. Слишком щедрый, чтобы потом грабить и насиловать обывателей. Да и просьба серьезная. Гадить после нее солдатики точно не станут. Кто потом за могилками-то присмотрит?

Максиму же уже было не до того. Пришли и пришли. Он сосредоточился на обработке своих ран. Что царапину на плече, что на голове требовалось промыть и прочистить. И перевязать нормально. Да и с остальным раненым личным составом требовалось что-то делать. Обиходить. Перераспределить, выдвинув на боевые посты здоровых или еще какую рокировку провести. Полчаса на это и убил. Пока про генералов не вспомнил.

Заглянул к ним. Людендорф был все еще в не кондиции, валяясь без сознания. Видимо, сильная контузия. А вот Гинденбург уже вполне ожил и сверкал глазами, метая молнии. Рот ведь ему тоже завязали, вставив кляп от греха подальше. Слушать его поучительные тирады на неизвестном языке солдаты совершенно не желали.

– Как ваше самочувствие? – спросил Максим у генерала через Хоботова. Этот красавец, к слову, тоже перебинтованный ходил. Гордый такой. Жуть! Его пулей по ребрам чиркнуло и левую руку навылет пробило.

– Кто вы такой?! – взревел Гинденбург, наконец освободившись от кляпа.

– Дон Сезар де Базан, граф де Гарофа, – устало ответил поручик.

– Что?! – немало удивился Хоботов, натурально округлив глаза. Да и генерал нахмурился. В переводе на немецкий язык этот титул не нуждался.

– О боже! – хлопнул себя по лбу Максим. – Лев Евгеньевич, вы что, книжки не читаете? Пьеса такая была известная в Испании. Полвека как вышла. Так звали главного героя.

– Ох… – выдохнул прапорщик.

– И переведите ему тоже.

Генерал выслушал Хоботова. Кивнул. Хмыкнул. И повторил свой вопрос в более тактичной форме.

– Я офицер Русской Императорской армии. Ваше высокопревосходительство, для меня честь захватить вас в плен. Вы один из лучших генералов Германии. И я очень надеюсь на то, что вы поведете себя благоразумно.

– Не нужно лести, – фыркнул Гинденбург.

– Никакой лести. Артамонов отступил, оголив фланг армии, и потерял управление корпусом, из-за чего Самсонов оказался практически в западне. Наступая дальше силами Франсуа, вы бы отрезали ему путь к отступлению. А корпусами Белова и Макензена дожали бы с востока и принудили к капитуляции. Дальше наступила бы очередь Ренненкампфа, южный фланг которого оказывался ничем не обеспечен. Окружить его вы вряд ли бы смогли. Не тот он человек. Но кампанию в Восточной Пруссии у превосходящих сил противника вы бы выиграли блестяще, вынудив их отступить.

– И что помешало моему успеху? Уж не вы ли? – с улыбкой переспросил Гинденбург.

На самом деле ему потребовалось немалое самообладание, чтобы сохранить спокойствие. Так как он не ожидал от обычного поручика столь ясного понимания его замысла. Тем более касательно Ренненкампфа. Ведь ни на картах, ни в документах эти идеи не были отражены. Вопрос обсуждался с Людендорфом, да прикидывался, просчитывался, но не более того. Собственно, эта его натянутая улыбка была больше формой личного конфуза, чем усмешкой над собеседником.