Тайна двух океанов. Победители недр - Григорий Адамов Страница 44

«Мало ли что бывает! – говорил себе ученый. – Военные люди – твердые, прямолинейные. Они по-иному рассуждают. Для них важнее всего интересы дела, благополучие подлодки, а человек, даже ребенок, может иногда оказаться на втором плане. Такая уж профессия», – со вздохом заключал он.

В результате Горелов сделался не только терпимым, но и желанным участником подводных экскурсий зоолога. Сегодня, когда подлодка остановилась, – или, как говорят гидрологи, взяла глубоководную станцию, – у подводного хребта, изрезанного здесь ущельями и пропастями, участие Горелова в экскурсии оказалось не только желанным, но и спасительным.

В великолепном настроении все готовились к выходу из подлодки. Шелавин уже успел рассказать, какое большое научное значение имеет сегодняшняя экскурсия.

– Мы сможем доказать теперь, – говорил он, радостный и взволнованный, надевая скафандр в выходной камере, – что и на дне океана действуют силы разрушающие! Да, да! Можете ли вы себе представить? Морское дно есть царство отложения, а не разрушения, говорил старик Зупан. Категорически утверждал. Абсолютно! На дне морском, говорил он, царит вечный покой, неподвижность. Здесь нет, говорил он, движения воды, которая размывает и переносит целые горные хребты на суше. Придонные течения нельзя принимать во внимание из-за их медленности. Здесь нет и движения атмосферы, которая выветривает эти горные хребты. Здесь идет лишь спокойный, непрерывный в течение миллионов лет дождь из останков мельчайших растительных и животных организмов, обитающих в верхних слоях морей и океанов. И только этот процесс отложения характерен для морского дна, утверждал Зупан.

– – А ведь, по существу, он прав, – заметил зоолог, наглухо соединяя электрической иглой верх тяжелого ботинка. – Стоит лишь выйти на грунт, как мы сейчас же убедимся в этом…

Еще не закончив своей реплики, зоолог немедленно пожалел о ней: на лице Шелавина он увидел яростное возражение:

– Да, да, да! Мы сейчас выйдем на грунт! Но в чем мы через полчаса убедимся, позвольте вас спросить? Мы убедимся, что морское дно есть не только царство отложения, но что в нем происходят и процессы разрушения! Мы уже видели это на экране, а сейчас увидим воочию. Да-с!

– Но кто же виновник этих процессов, если действительно на дне океанов нет ни ветров, ни рек? – спросил Горелов, проверяя кислородную зарядку своего заспинного ранца, прежде чем надеть жилет скафандра.

– Ветров нет, но вместо рек есть течения! – отрезал Шелавин, сшивая на себе электрической иглой штаны. – Вопрос только в их силе и постоянстве. Позвольте вам напомнить, товарищ Горелов, что океанография знает достаточно случаев, которые позволяют судить о влиянии глубоководных течений на рельеф морского дна.

Горелов с комической серьезностью поклонялся, принимая это напоминание как знак уважения к его океанографической эрудиции, впрочем достаточно сомнительной для всех и для него самого. Зоолог улыбнулся, Марат тихонько прыснул в сторону, но Шелавин, обращаясь к Горелову, продолжал с тем же азартом:

– В тысяча восемьсот восемьдесят третьем году Бьюкенен в проливах между Канарскими островами, на глубинах до двух тысяч метров, нашел дно, совершенно оголенное от ила, тогда как вокруг этих мест на глубинах в две тысячи пятьсот метров этот ил он находил везде. Здесь встречаются подводные пропасти и крутые скалы, точно такие же, как и на суше. В тысяча восемьсот восемьдесят шестом году подобные наблюдения были сделаны адмиралом Макаровым на «Витязе» в Лаперузском проливе. В Индийском океане, между Сешельскими островами и банкой Сайа-да-Мала, на глубинах до тысячи семисот метров дно также оказалось совершенно чистым от всякого ила, хотя в других местах поблизости он покрывал дно океана. Что доказывают все эти и многие другие наблюдения, позвольте вас спросить?.. Они доказывают, что в этих местах даже на таких глубинах работают какие-то течения: не поверхностные ветровые течения, а именно приливно-отливные, действующие и вверху и в глубине, не случайные, а постоянные, вечные…

– Простите, что прерываю вас, товарищ Шелавин, – вмешался Скворешня, стоя у своего раскрытого ранца, висевшего еще на стене камеры. – На сколько часов ты зарядил кислородом скафандры? – обратился он к Матвееву, на обязанности которого лежало наблюдение за всем водолазным снаряжением подлодки.

– Как всегда, Андрей Васильевич: на шесть часов – шесть патронов.

– Сжатый, значит? – Сжатый…

– Сменить! Зарядить каждый скафандр шестью патронами жидкого кислорода. Живо!

Матвеев хотя и удивился, но бегом бросился из выходной камеры.

На Скворешню посыпался град вопросов:

– Почему, Андрей Васильевич? Зачем такой большой запас? Стоит ли из-за этого задерживаться?

Широким жестом Скворешня переадресовал эти вопросы к Шелавину.

– Пожалуйста, – прогудел он, усмехаясь в длинные усы, – за разъяснениями обращаться к Ивану Степановичу…

Шелавин, одетый в одни лишь металлические штаны, стоял, растерянно моргая светлыми ресницами:

– Не понимаю… Абсолютно! Почему ко мне?

– Позвольте, Иван Степанович! Ведь это же вы сейчас так горячо предупреждали, какие ожидают нас горные вершины, пропасти, скалы, ущелья! Надо быть готовым ко всему. В этих подводных Швейцариях и заблудиться, пожалуй, нетрудно. А? Как вы думаете?

Шелавин со своей обычной бледной улыбкой кивнул головой:

– Я вполне одобряю вашу инициативу, Андрей Васильевич.

* * *

Через пятнадцать минут все вышли на площадку, висевшую в десяти метрах над дном. Луч сверхмощного Прожектора едва пробивался сквозь муть, поднятую со дна взрывами дюз при остановке подлодки.

Заработали винты, и все медленно поплыли над дном Океана, на одной десятой максимального хода. Муть скоро осталась позади. Фонари на шлемах яркими желтыми конусами освещали черное пространство на несколько десятков метров впереди.

Время от времени зоолог стремительно опускался ко дну, выхватывал что-то из ила и с торжествующими восклицаниями засовывал в свой огромный экскурсионный мешок добычу – извивающуюся, трепещущую или просто колеблющуюся, как желе.

Поодаль, справа и слева, чертили пространство звездочки Горелова, Марата и Павлика. Шелавин со Скворешней и Матвеевым ушли вперед и виднелись смутными желтыми туманностями.

Изредка слышались возгласы и вопросы помощников зоолога.

Вдруг Марат закричал:

– Асцидия, Арсен Давидович! Огромная белая асцидия! В первый раз вижу такую! Взять ее или не надо?

– Какая она из себя?

– Замечательно красивая! Похожа на греческий кувшин без горлышка. И на длинном стебле…

– Что ты говоришь, Марат? – взволновался ученый. – Если это «Гипобития каликода», то я тебя тут же расцелую за такую находку!

Он помчался к Марату, сопровождаемый смехом всех участников экскурсии.