Шанс милосердия - Сергей Станиславович Юрьев Страница 44

Вот и теперь, стоя на мостике и пытаясь хоть что-то разглядеть сквозь сплошную облачность, Нимруд то и дело клал руку на холодный поручень, а потом прижимал её ко лбу, наивно полагая, что это может облегчить его страдания. Не поможет. Даже кувшин свежевыжатого сока пуртукалы, который предусмотрительно принёс ему стюард, похоже, не дал должного эффекта. И говорил он с трудом, поскольку каждый звук многократным эхом отдавался в голове. Странно даже, что столь высокопоставленному сановнику потребовался допинг, чтобы набраться смелости. И, похоже, решимость ему вчера понадобилась не только, чтобы преодолеть страх перед полётом, но и затем, чтобы сказать ей то, что он сказал…

Странно, но в этом жилистом старике было нечто такое, что вызывало симпатию. Едва ли он сам выбрал себе такую судьбу – стать проводником воли императора в оккупированном Кетте. Дело непростое и опасное. Его предшественник на этом посту лет семь назад просто бесследно исчез. Не было ни пышных похорон, ни некрологов в газетах, ни соболезнований, ни вообще каких-либо объяснений. Видимо, что-то не так сделал. Или сказал что-то не то. Помнится, когда-то профессор Гидеон отговаривал студентов делать карьеру на государственной службе, утверждая, что высшие сановники в нашем славном государстве находятся в опасности, куда большей, чем солдаты на фронте. Тем хоть может посчастливиться получить ранение и отправиться в тыл, а поблизости от вершины власти любой удар смертелен, и даже члены императорской семьи не могут чувствовать себя в полной безопасности. И как только на него никто кляузы не написал? Умел профессор разбираться в людях, несмотря на кажущуюся наивность… На самом деле, непросто, ох как непросто уцелеть, живя в стране, где население делится на доносчиков и на тех, кто становится жертвами доносов. А сохранить в таких условиях человеческое достоинство вообще невозможно. О такой непозволительной роскоши лучше не думать. Чтобы сохранить честь, надо умереть, но и это не даёт никакой надежды на уважение потомков. Да и будут ли они, те потомки, такими, чтобы стоило бы желать их уважения? Пройдёт ещё лет двадцать – и всё! Все забудут, что Кетт когда-то был великим и процветающим царством с богатой историей. Все будут ходить строем и мыслить одинаково, не зная иного счастья, кроме служения Империи. Нет! Лучше умереть сегодня, чем дожить до тех времён, когда циничных и безжалостных убийц будут искренне почитать как светоч добродетели, когда не только страх и инстинкт самосохранения будут заставлять людей Кетта подчиняться власти тирана. И сейчас уже многие, очень многие, особенно среди молодёжи, успели искренне поверить в то, что им внушали последние двадцать лет. Всё! Надо решиться! Надо исполнить задуманное. Смерть – не слишком большая цена за единственный в жизни стоящий поступок… Она отгоняла прочь сомнения и страхи, и лишь один голос пробивался к ней из глубин подсознания, который нашёптывал, что полетит в корзину не только её голова, что погибнут все, кто был причастен к её стремительному карьерному взлёту – от тех несчастных студентов-доносчиков, благодаря которым она попала в поле зрения Службы Общественного Спокойствия, до Великого сагана, приблизившего её к себе. И Ахикара не спасёт его высокая должность в Ночной Страже, а несчастного Априма, мелкую сошку, прихлопнут просто не глядя… Всё равно! Жизнь – это страдание, позор, страх, боль. С ней не жаль расставаться. Там, у врат царства Эрешкигаль, они это поймут и прочувствуют. Они будут ей благодарны за то, что освободила их от оков жалкого нелепого существования…

– Флора, милая! – Нимруд старался кричать как можно громче, чтобы вывести её из оцепенения, но голос его был пока слишком слаб, и привлечь к себе внимание ему удалось, похоже, не с первой попытки. – Что с тобой, красавица моя?

– Я продумывала свою речь, – без тени сомнения солгала она. – Вы же понимаете, как это ответственно.

– Да-да, конечно. Капитан, у вас льда нет?

– Сейчас я распоряжусь. – Рабб-илпа поманил пальцем стюарда, что-то шепнул ему на ухо, и тот мгновенно исчез.

– Нас должно встречать не менее пяти тысяч гражданских лиц и полутора тысяч воинов, духовой оркестр, а дети переселенцев будут осыпать лепестками роз ковровую дорожку, по которой мы проследуем к колеснице, – зачем-то сообщил Великий саган, продолжая прижимать ладонь ко лбу.

В тот же миг облака расступились, и внизу обнаружилась широкая площадка, поросшая пожухлой травой, посреди которой возвышались стальные конструкции причальных мачт, а чуть поодаль от них, возле длинного деревянного барака, кучковалась небольшая группа людей. Тут же стояли автомобиль с открытым верхом и две брички, запряжённые парами лошадей. Ни толпы народа, только что обещанной Великим саганом, ни оркестра, ни почётного караула, ни детей, готовых вручать цветы почётным гостям…

– Что?! – У Нимруда отвисла челюсть, и он несколько растеряно принял из рук стюарда кулёк со льдом, поспешно приложив его ко лбу. – Я ничего не понимаю! Где все?! – обратился он к капитану, но тот только развёл руками, давая понять, что вопрос явно не по адресу.

– Успокойтесь, Ваше Высокопревосходительство, – попыталась успокоить его Флора, которая испытала некоторое облегчение оттого, что ей не придётся в этом платье, траурном и вызывающе откровенном, шествовать вдоль шеренги почётного караула, находясь под прицелами взглядов многочисленных зевак. – После приземления наверняка всё выяснится.

– Вопиюще нарушение традиций! – возмущённо заявил Нимруд. – А если это… – Он замолчал на полуслове, но всем, кто при этом присутствовал, было совершенно ясно, что он имел в виду.

То, что его встречают не по чину, могло означать, что люди, ожидающие внизу, прибыли сюда, чтобы арестовать сановника или того хуже – ликвидировать. Во втором случае опасность грозила не только Великому сагану, но и всем, кто его сопровождал, включая экипаж воздушного судна. Ночная Стража предпочитала действовать тихо, и свидетели были никому не нужны. Так что, продолжение спуска прошло в гробовой тишине, которую нарушал только шелест лёгкого ветерка. Едва дирижабль причалил к мачтам, матросы закрепили фалы, подали трап. Если бы на земле собирались арестовать сановника, то немногочисленные встречающие сами поднялись бы на борт, но они терпеливо и почтительно ждали внизу, выстроившись полукольцом, и это давало сановнику повод надеяться на благополучный исход.

– Флора, милая… – Нимруд осторожно взял её за локоть, и она почувствовала, как дрожат его пальцы. – Не откажи в любезности. Сходи – узнай, в чём там дело.

– Больше некому? – поинтересовалась Флора, искоса глянув на выстроившихся вдоль фальшборта секретарей и охранников.

– Любой из них, – Нимруд склонился к её уху и перешёл на шёпот, – при первой же возможности наплетёт обо мне таких небылиц, что останется только повеситься. Я доверяю только тебе.

– Разве я давала повод себе доверять? – поинтересовалась Флора и, оставив Великого сагана в полном смятении, не спеша двинулась вниз по трапу.

Ей и самой не терпелось узнать, почему местные власти пошли на столь вопиющее нарушение протокола, которое могло иметь для них серьёзные последствия – вплоть до снятия с постов чиновников высокого ранга. Уж в чём-чём, а в кадровых вопросах у Великого сагана было достаточно полномочий, чтобы наказать всех подряд. Но она спускалась медленно, боясь зацепиться за что-нибудь полами своего платья, которое, хоть и было стыдно в этом признаться, ей нравилось.