Русский хан - Владимир Лошаченко Страница 43

Красавица тут же бросилась мне на грудь, обняла по-детски неумело, поцеловала в губы. Проняло мой организм серьезно, я испытал к Людмиле гораздо большее чувство, чем просто симпатию.

– А как же жена? – пискнула совесть.

– Не мешай, видишь, девушке помочь нужно.

– Ага, знаем мы, что за помощь, – не унималась совесть.

– Цыть, нишкни, – приказал я.

– Хан, проводите меня, притомилась я.

– Отказать – значит, смертельно обидеть. Прости, Марьяша, – и пошел с пепельноволосой красавицей в опочивальню. Едва переступив порог, накинулись друг на друга, одежда испарилась незаметно. Дальнейшее помню смутно, до кровати точно не дошли. Нами овладела всепоглощающая страсть, девушка оказалась неопытной в любви, но очень ласковой и нежной, с бешеным темпераментом.

– Да ты девственница, милая моя!

– Тебя ждала, Володечка. Бурные любовные ласки продолжались всю ночь, только под утро, опустошенные и счастливые, мы заснули в объятьях друг друга.

Меня разбудил Сынок, лизнувший своим шершавым языком руку. Выпроводив тигра, хотел втихаря одеться – не успел. Проснулась Людмила.

– Доброе утро, ласточка. Как спалось?

Встретился с ней взглядом и понял, что раньше, чем через час, мы из кровати не вылезем. Оргазм подкрался к нам одновременно: я зарычал, а Людмила застонала, ее тело сотрясала крупная дрожь. Неожиданно глаза девушки заблестели от слез.

– Тебе плохо? Почему ты плачешь?

– Милый, я плачу от счастья. Хочу одного – родить от тебя ребенка. Не бойся, мы не станем тебе обузой, ведь рожать я буду в своем времени. Ты ведь сам обещал.

Елы-палы, такой вариант мне и в голову не приходил.

– Людочка, я от своих слов не отказываюсь. Помогу, конечно, но стоит ли возвращаться? Вдруг в самом деле появится малыш, а для жизни у вас сейчас обстановка довольно некомфортная. – Оставайся.

– Володечка, не могу, у меня на руках бабушка старенькая, без меня она не выживет. Да и твоя жена вряд ли захочет делить тебя со мной.

Я призадумался: в словах Людмилы был резон, но мне больно с ней расставаться. Нужно честно себе признаться, я ее люблю, но ведь и Марьяшу тоже. «Не может быть», – говорил Рабинович, глядя три часа на жирафа в вольере. Вроде не моральный урод, а люблю двух женщин одновременно. Ничего, как-нибудь утрясется, устаканится.

– Людочка, ты можешь поспать, а я побегу – дела, – и поцеловал ее в носик.

– Нет-нет, – я уже встаю. Жаль, ванны нет.

– Пойдем, моя хорошая, в баню, в бассейне ополоснемся.

– Да, бассейн – это то, что нужно. Заодно и простыню отстираю.

Я невольно проследил за ее взглядом – на ковре валялась скомканная простыня в бурых пятнах.

– Людочка, не обращай внимания на мелочи, давай одеваться.

Одевшись, сунул в широкий карман камзола свернутую простынку, и мы отправились в баню. Встретившемуся по пути Василию наказал:

– Завтрак через час. Через полтора подготовить аппаратуру для маршей – войска парадом пройдут по площади. Трибуна готова?

– Все сделано, Светлый хан.

– Хорошо, ступай.

Зайдя в баню, первым делом кинул в гудевшую печь простыню. Слуги натопили баню с утра – я такой порядок установил давно. После любого похода баню топили три дня подряд. Слегка попарились и плюхнулись в бассейн. Прилегли отдохнуть на лежаки, но стоило нам коснуться друг друга – все, у обоих сорвало крышу.

– Просто безумие какое-то, – констатировал я.

– Я сама от себя подобного не ожидала. Наверное, потому что люблю, и тебя мне преподнесла сама судьба, – смущенно призналась Людмила.

Мы лежали, обнявшись, целуя и лаская друг друга. Ценой огромных усилий я оторвался от любимой:

– Пойдем, милая, завтракать.

– Как скажешь, дорогой, – и грациозной походкой она отправилась одеваться в предбанник. Собрав остатки воли в кулак, я поплелся за ней.

Нельзя, нельзя расслабляться, иначе мы в бане жить останемся до приезда Марьяши.

* * *

Сидя за завтраком, пропускал мимо ушей щебетание детишек и прикидывал дату приезда жены. По рации с Уфой я связался через три дня после битвы. Успокоил тестя – его сын Ильяс жив-здоров, да и тумены почти целые. Поговорил с Марьяшей и сыном, она заявила – немедленно выезжаю в Казань.

Получается, дней через десять нагрянут.

«Ох-хо-хо, тяжела ты, мужская доля. Не дай бог дамочки пересекутся – визгу будет… Нет, ну Людмила, кто бы мог подумать – ураган, а не девчонка».

Так-с, я кое-что упустил. Позвонил – на звук колокольчика заглянул адъютант.

– Немедленно привезти пару лучших портных с машинками, а сам поезжай на торг и возьмешь для примерки пар десять обуви для княжны Людмилы. Княжна, дайте ему ножку, пусть обмерит.

– Василий, мне бы красные атласные туфельки. Может, увидите на базаре.

Красавица попросила таким мелодичным и ангельским голоском, что у адъютанта затряслись руки и мерка упала на ковер.

– Постараюсь найти, весь торг перерою, княжна.

– Готов, спекся Василий, – философски заключил я. Людмила по праву должна блистать в высшем свете, окруженная толпами роняющих слюну поклонников. С каких щей она должна остаться в диком и суровом тринадцатом веке? Нашел, блин, что девушке предложить.

К концу завтрака привезли портных, слуга проводил Людмилу в гостиную для снятия мерки – пусть сошьют несколько платьев и костюмов на выход. Марьяшин брючный костюмчик больше подходил для охоты и пикников.

Послышались мужские голоса. Кого там с утра черт принес? В столовую с поклонами вошли Карчи, Семен и Тарас Невдоба – комендант Казани.

– Светлый хан, войска построены, народ ждет, волнуется.

– Сейчас поедем, ждите у ворот.

Вырвал Людмилу у портных, взяли ребятишек и поехали в карете к главной площади в сопровождении свиты и охранной сотни. Тигры трусили рядом. До площади пешком пять минут хода, но нельзя, не по ханскому чину. На трибуне собралось довольно много народа – темники, некоторые тысяцкие, несколько гвардейцев и мы всем кагалом. Для экономии времени от каждого тумена выделили по тысяче отличившихся всадников. Идея парада пришла мне в голову на второй день после битвы. Парад – дело не только зрелищное, но и воспитывает патриотизм и чувство гордости за свои вооруженные силы. С торжественной речью выступили мы с Карчи, сначала я, потом он. Наши голоса, усиленные колонками, слышало полгорода. Командовать парадом поручил Семену Скуратову, и, под звуки марша Буденного, конница погарцевала через площадь. Иван с Аленкой смотрели на небывалое зрелище широко открытыми глазами. Горожане рты поразевали – посмотреть было на что.