Иномерники - Николай Басов Страница 43

Машины уже работали на хороших мощностях, все – второй-четвертый-пятый – рванули, как показалось Ромке, не слишком дружно, но все же вместе. И даже безо всяких отсчетов по общему мыслепереговорнику. Им это больше не требовалось.

А вот первый экипаж, как бывало уже не раз, ушел во вспышку чуть раньше остальных, на какую-то миллисекунду, но раньше. А вот как ребята почувствовали, что нужно стартовать, этого Ромка не понял. Проверился по данным электронной записи, точно, ушли раньше, только не на миллисекунды, а на две децисекунды. А потом он стал срабатываться со всеми экипажами одновременно – в их стартовых вспышках. Они сливались для него сейчас воедино, и эта общая, чрезвычайно мощная волна наваливалась на Романа, по мере того как Веселкина поднимала режим связи, будто лавина, слепая, белая, тяжелая и очень-очень болезненная… Мира из сознания пропала, она этого не выдерживала, хотя должна была, так Ромка с ней вроде бы условился.

Потом он будто бы очнулся от тяжелого нокдауна. Сначала отсутствие боли возникло как тихая, красивая музыка, наплывающая издалека, потом он понял, что воспринимает суммарные ощущения второго экипажа, это Катр-Бра переживал первые волны эйфории. Затем к нему присоединились Генриетта из четвертого и Зуза Освальд. Его по-прежнему Ромка ощущал лучше, чем многих прочих. «Может, я тайный канадец?» – подумал он почти серьезно, но затем… Первый экипаж находился в каком-то удивительном провале, можно было признать, что и намека на послевспышечную эйфорию ни у одного из них не наблюдалось. И они снова были там в одиночестве, без признаков связи с другими экипажами и машинами.

И Ромка, даром что был техподдержкой, вдруг удумал наладить эту связь со своего пульта, из своего кресла, из другого, по идее, измерения. Он стал делать что-то такое, чего и сам себе не мог бы объяснить. Казалось, что в нем проснулась какая-то пси-сила, которую он пытался сейчас использовать. Сначала это было даже здорово, он испытал состояние счастья, когда дошел до этой своей способности, но потом… Кажется, он слишком быстро растрачивался, выпускал из своего сознания и душевного настроения… какие-то корпускулы воздействия на тамошнюю среду, на тот туманный беспредельный объем, который они называли Чистилищем. А их у него было слишком мало, пусть они ему и показались зачем-то нужными… И вот ведь какая штука, ребятам в параскафах они были еще нужнее…

Он вытянул своим ментально-психическим напряжением из первого экипажа некую антенну, спицу, которая была сейчас новой даже для этой машины. Собственно, все антенны и половина приборов этой сложнейшей штуковины работали сейчас для того, чтобы создать эту спицу, подчиняясь Ромке. И он вытягивал ее, осторожно, будто пулю из чужого израненного тела… А сам был едва ли не военным хирургом, который пытается спасти жизнь солдату в палатке, оборудованной под полевой госпиталь, и даже отдаленные хлопки продолжающегося сражения мог расслышать при желании. Только желания не было, он пытался первый экипаж связать с тремя другими машинами: а вдруг получится?.. Он спонтанно делал что-то, что едва ли можно было зафиксировать даже самыми лучшими приборами.

«Ты творишь что-то невероятное», – где-то в необозримой темноте высказалась по этому поводу Мира Колбри. «Помогай, если знаешь как», – попросил Ромка. Мира попробовала, но у нее эта связь получалась почти не ощущаемой им, Романом Вересаевым, жиденькой, будто струйка воды, ползущая по прозрачно-холодному стеклу. Причем – именно воды, а не дождя, до дождя ей было далеко, Ромка даже попробовал эту помощь модулировать, и добился… Да, добился того, что она, эта помощь Миры, превратилась во что-то похожее на смесь снега и талой воды, но эта штука ползла по стеклу, и возникало впечатление, что если она еще немного продлится, первый экипаж сумеет связаться с другими.

«Демоны», – доложил Тойво. «Много их, вижу», – отозвался Костомаров.

«Вот эти капли и есть ангелы?» – поинтересовался Зуза. Он все еще был слишком восторженным, в нем как-то маловато присутствовало настороженности, которая была сейчас так необходима.

Действительно, три экипажа лишь чуть прыгнули в сторону от места входа в Чистилище, прошли совсем немного, а перед ними уже появились обтекаемые полупрозрачные и, можно сказать, полусветящиеся размытые сущности, которые абсолютно разумно – это было очевидно для всех – направились к трем дискообразным параскафам.

Связь не получилась, Ромка больше не мог пробовать связать первый экипаж с тройкой других машин. И потому, что первый начал готовиться к бою, а пара Костомаров – Гюльнара отчего-то едва ли не лихорадочно искали возможность убраться из Чистилища, и потому, что второй-четвертый-пятый экипажи шли теперь каким-то дурацким веером к светлым сущностям. Они были еще едины, но уже возникало впечатление, что второй экипаж вот-вот зависнет и не продвинется дальше, а потом так же будет приторможен непонятным образом, без всякого видимого внешнего воздействия, экипаж Паши Преснякова, четвертый по их регламенту.

Андрис Пачулис и Генриетта Правда даже как-то скооперированно возмутились, их речь можно было перевести словами примерно так: «Да что же это? Почему тем можно, а нам – нетушки?..»

«Ром, у тебя осталось менее трети сил, ты только наблюдай, не пробуй там ничего конструировать», – это была Веселкина. Ее сообщение казалось слишком громким и грубым, она и сама это поняла и брякнула в сердцах: «Да это у тебя ощущения на максимуме, я-то свою-то технику до предела понизила… Ну, все, все, больше не вмешиваюсь». Она опредленно испугалась, что помешает, и Ромка ей мысленно улыбнулся. Сейчас он не нуждался в ее подсказках. Он сам чувствовал, что устал, истончился в своей попытке оказать хоть какое-то воздействие на происходящее там, да и сам изначально был слаб. А может, не столько слаб, сколько нетренирован, незакален, нестоек.

Первый экипаж стал стрелять по демонам, те были сегодня очень быстрыми, точными, и их было слишком много. Удары пушек прокатывали, главным образом, мимо целей, зато если попадали… Да, это было видно, нелепая, почти детская догадка Ромки оказалась существенной. Если выстрел, заряженный человеческим пси, настигал какое-нибудь из чудовищ, то тварюгу охватывал ступор, она просто каменела от боли или от силы этого внушения… Вот только первый экипаж тоже как-то здорово для таких попаданий растрачивался.

Ромка нацелил все свое внимание именно на первую машину. Точно, ему не показалось, так и было: если выстрел, даже заряженный пси, проходил мимо твари, экипаж почти ничего не ощущал, ну, то есть ничего, кроме потери частицы своего пси-напряжения, подаваемого на мощные модули параскафа. А вот если выстрел попадал в какого-нибудь из этих зверей, весь экипаж ощущал едва ли не физическую встряску, будто бы прикасался своим существованием к этой чуждой и враждебной, иной жизни. Даже сравнение с высоковольтным напряжением электрического тока для фиксации этих встрясок было бы недостаточным.

Налицо было нарушение причинности, потому что выстрел – сгусток плазмы – не мог, не должен был служить проводом, пусть и слабых, токов пси, когда вылетал из пушек… А вот поди ж ты, он как-то возвращался назад, к машине, и неизвестно, хуже было для ребят попадать в этих демонов или самим демонам получать мощные плазменные заряды в свои туши? В общем, сложновато все получалось и непонятно, и очень не по-человечески, непривычно как-то. «Мы уходим отсюда, убираемся со всех ног», – приказал Костомаров. «Да поняла я, только выхода не вижу… Тойво, ты-то чего сидишь истуканом?» – это была Гюльнара. «Пробую, как могу, нет выхода».