Иномерники - Николай Басов Страница 42

– А перед тем как ты пришел, мы говорили…

Обсуждали они Берту-Марию, суггестора их команды, австрийку. Она вызывала у них оторопь, иначе не скажешь. Амиран объяснила Ромке:

– Ты пойми, она же все время или читает, или потеет в тренажерном зале. А ей за сорок.

– Сорок два, – поправил ее Ромка, знавший все личностные данные каждого из иномерников наизусть. Это было необходимо, чтобы лучше понимать динамику их состояний.

– А вообще-то она у нас знаменитость, – отозвалась Авдотья Николаевна от плиты, где оладушки шипели и брызгались маслом, как самое заправское домашнее угощенье. – Она же чемпион Австрии какого-то там лохматого года по какому-то из своих спортов… И еще кучей разных видов тоже занималась.

Ромка постеснялся уточнить, какого именно года и чем еще она была знаменита, хотя и это отлично знал. Женщины восприняли его смущение как нормальное участие в их разговоре и принялись обсуждать уже Зузу Освальда, конфузора, которого им предлагали в команду. Ромка понял, что в целом они его не одобряют. Он тоже был спортсменом, не слишком жаловал свою профессию иномерника, а хотел, кажется, быть баскетболистом. Вообще-то он был из Канады, а там увлеченность баскетом не слишком часто встречается. Всем известно, что канадцы больше всего хоккеем на льду бредят, но для разнообразия и это было неплохо.

Еще про Зузу Авдотья Николаевна выразилась в том смысле, что он последователь какой-то слишком уж непонятной религии, то есть само по себе веровать – это хорошо, но вот хотелось бы понимать, во что именно человек верует. В заключение они высказались, причем обе, кивая друг другу головами:

– Ладно, ну, пусть негр из Канады, пусть непонятно какую Псалтирь читает, но ведь он еще и фокус во время работы очень недолго держит.

– Дефект серьезный, – признала и Амиран Звиадовна. – Выносливости пси настоящей у него маловато, быстро отступает перед сильными нагрузками.

А когда Авдотья подала блинчики, каждому на отдельной фаянсовой тарелке с серебряными, а не какими-то там одноразовыми вилками, со сметанкой, красной икрой, салатами четырех видов и отличнейшим баклажанным соусом с аджикой, стали «перемывать косточки», как выразилась хозяйка кубрика, другому возможному в их экипаже диффузору, Дануте Клозель. Она была полькой, одной из лучших антигравиторов Познаньской школы. Вот только была тоже всем недовольна тут, в их Центре, потому что, как считала Авдотья Николаевна:

– Та еще русофобка. Нет, ты не подумай, Олегович, я и сама русских-то не очень… Сама считаю, что ваше трехсотлетнее засилье – не хрен с изюмом. Но вот попала же к вам, москалям, и приходится мириться. – Она старательно и вкусно прожевала свой оладушек. – Да, вот попала, и теперь… Выдерживаю. А она-то, она… Ни в чем удержу не знает, и то ей не так, и это не эдак.

– За нее взялся Янек Врубель, – с набитым ртом промычала-проговорила Амиран. – Сам ведь поляк, и диффузор тоже, может, потому и натаскивает. Достоинство своей страны поддержать хочет. Что у него получится, один Бог ведает.

Когда блинчики они доели, нахваливая хозяйку, выпили по отменной кружке крепчайшего домашнего же пива, темного и даже с какими-то чешуйками от хмеля, которые не удалось выловить, Ромка отправился домой. Он шел по коридорам, чуть отяжелевший, но очень довольный тем, что решился сходить к Авдотье. Теперь он будет лучше представлять ее не только в ментошлеме, но и внешне, будет знать, как у нее от плиты капля пота на щеке выступает, как волосы, пусть и коротко постриженные, спадают на лобную вживленную клемму, как вкусно она причмокивает, когда пробует свои гречишные оладьи и одновременно разговаривает … «В общем, – думал он, – посидели, как дома». И это была чистая правда.