Десять дней до конца света - Манон Фаржеттон Страница 43

Ч – 44

Сара косится на Гвена. Склонившись над кипой листков, он исписывает очередную страницу. Он сочиняет столько историй, а ключевые моменты их собственной забывает. И она без устали пересказывает их ему, но без толку. Всё равно в следующий раз половина подробностей их первого поцелуя испарится из его памяти. Да будет ли он, следующий раз? Сдержав вздох, Сара поворачивается к старому Максу, чьи растрепанные седые волосы колышутся на ветру.

– Я видела домик за деревьями, – говорит она. – Там вы живете?

– Верно.

– Там, похоже, сыро. Вы от этого не страдаете?

Макс выпрямляется, отпивает кофе. Морщинистые уголки его губ подрагивают в улыбке.

– Костер мне на пользу.

– У вас нет лекарств? Можно попросить зятя Лили-Анн, он врач…

– Вы очень добры. Не волнуйтесь за меня.

Вежливый отказ, переводит Сара. Что ж.

Появляется Лили-Анн, одна. Даже не глядя на нее, Гвен протягивает ей несколько страниц, и она тотчас утыкается в них. Сердце Сары разбито. Ей он никогда бы не дал читать незаконченное произведение. Поначалу он предлагал ей первые варианты своих текстов. А потом это сошло на нет, и мало-помалу они перестали даже говорить о его романах, которые она с тех пор видела лишь изданными.

Этого романа она не прочтет, потому что ему не суждено увидеть свет. У нее не будет случая узнать, что терзает Гвена накануне взрывов, для нее останутся тайной его чувства, которые он так хорошо умеет скрывать в жизни и так умело передает в литературе. Подумав об этом, она не может удержаться и читает несколько строк через его плечо.

А мое имя, как видишь, такое же, то же ощущение, будто мне чего-то недостает, Лу-Анн – так меня зовут – это же не имя, а что это? Два уменьшительных, вот это что, два незаконченных обрывка имен, кое-как прилаженных друг к другу, точно два одноногих калеки, которые думают таким образом удержать равновесие, но борются на каждом шагу, чтобы не упасть…

Внутри у Сары всё сжимается.

Лу-Анн.

Черный поток ревности устремляется в ее вены.

– Мы можем поговорить?

Ручка замирает в руке Гвена. Он смотрит ей в лицо.

– У тебя глаз-алмаз, – замечает он.

Так Гвен называет ее взгляд – черный, твердый и блестящий. Она встает, указывает подбородком на грот. Гвен следует за ней внутрь. Забравшись в расщелину в скале, они ощупью преодолевают короткий коридор и оказываются в пещере. Гвен берет лежащий у входа фонарик, зажигает его. Браим, Гвен и Сара провели последние ночи под открытым небом, а Валентин принес сюда набитый песком тюфячок, накрыв его одеялом и спальником, которые дала ему Лили-Анн. В углу валяются его кое-как брошенные кроссовки. Сара несколько раз порывалась прийти к нему прошлой ночью, но не решилась нарушить заключенный ими пакт. Измена для нее никогда не была проблемой. Если изменяли ей – тоже, лишь бы об этом не знать. Но только что увиденный обрывок текста похож уже на предательство.

– За восемь лет, что мы вместе, – начинает она с места в карьер, – ты не вывел меня ни в одной своей книге, а теперь выводишь Лили-Анн, которую знаешь всего пять дней?

Гвен смотрит на нее, не отвечая. Не понимая. Что он может сказать? Он понятия не имеет, до какой степени Сару ранит то, что она как будто заперта в реальности, что ей нет места в его воображении. В эти последние дни им так трудно услышать друг друга, что она никак не может выдать ему единственно важную информацию, и эти слова, которые ей так хочется произнести, так и лежат, свернувшись, в глубине ее чрева. Гвен будет не в состоянии разделить с ней ее новость, она это чувствует. Поэтому она высказывает только пустячное, только абсурдное, чтобы каплей не переполнить чашу. Жалкая. Сара чувствует себя жалкой.

– Это не Лили-Анн, – говорит он наконец. – Не совсем. Я только позаимствовал часть ее имени, она шла к моему персонажу.

– Как же, держи меня за дуру!

– Сара…

Он делает шаг к ней, хочет привлечь ее к себе. Она уклоняется.

– В чём проблема, Сара? – спрашивает он мягко, словно пытается успокоить раскапризничавшегося ребенка. – Ты всегда знала, что я черпаю вдохновение в людях, которых встречаю.

– Почему она?

– Творческий процесс не поддается объяснению. Это было… логично.

– Иди ты к черту с твоим творческим процессом и твоими дерьмовыми оправданиями!

Сара круто разворачивается и, отшвырнув фонарик, бежит прочь из этого грота, где ей нечем дышать. Ей осталось жить два дня. Два дня чувствовать в себе жизнь. Два дня, которыми нужно насладиться, как последним залпом фейерверка. Она не хочет проторчать эти два дня здесь, с человеком, который больше не может ответить на ее любовь, слишком поглощенный своим творчеством.

Чувствуя пустоту внутри, она обходит костер, не приближаясь к нему. Браим, Валентин, Лили-Анн и Макс беседуют в его зыбком свете. Сара не будет с ними прощаться. Сара никогда не умела прощаться с людьми, которые важны для нее.

Она думает, не подняться ли за своей лошадью. Но нет. Ей нужно пройтись, почувствовать под ногами асфальт, ощутить его твердость, чтобы найти в себе силы уйти по-настоящему. Сара идет к краю пляжа, карабкается по тропе в скалах, едва угадывая ее в темноте, выходит на проселок под сень ветвей.

До шоссе остается совсем немного, как вдруг неподвижная фигура заставляет ее вздрогнуть. Женщина сидит на мотоцикле, густые волосы собраны в узел на затылке, под мышкой шлем. Их взгляды встречаются. Женщина улыбается с самым дружелюбным видом. Ее удивительно ровные зубы блестят впотьмах.

– Большой пляж, – спрашивает Сара, – в какую сторону?

– Налево. Идите за всеми. Там уже полно народу, знаете ли, вы бы лучше…

– Отлично. Спасибо.

Сара удаляется по сельской дороге, которая проходит мимо дома родителей Лили-Анн. Какие-то люди идут в том же направлении, но это ничто в сравнении с потоком беженцев, который она видит, добравшись до шоссе. Сотни и сотни людей, гигантская демонстрация без единого лозунга.

Сара всматривается в море голов. Она хочет чувствовать свою принадлежность. К семье. К человечеству. К этому миру на грани срыва. И она занимает местечко в толпе безымянных тел, подстраивает свой шаг под шаг других.