Магистр. Багатур - Валерий Большаков Страница 41

— Чего ещё? — сказал он с горечью. — Решили усекновение главы устроить? Давайте, чего там…

— Пошли, — буркнул Евпатий. — Князь видеть тебя хочет…

— Вопрос в том, — строптиво сказал Александр, — хочу ли я его видеть!

— Иди давай! Разговорился…

И вновь перед Пончиком потянулись знакомые уже проходы и переходы. Евпатий печатал шаг сзади и громко сопел. Потом не выдержал, видно, и проговорил ворчливо:

— Послы мунгальские пожаловали, десятину запросили во всём: в князьях, и в людях, и в конях…

— Ах вот оно что… А князья им что ответили?

— А что им отвечать было… Рекли: «Когда нас не будет всех, то всё нажитое вашим станет».

— Тоже мне, нашли когда чваниться… А тебя, случаем, не Коловратом звать?

— Я и есть, — подтвердил боярин, — Евпатий Львович. А тебе-то сие откуда ведомо?

— Оттуда, — буркнул Александр.

Снова перед ним отворилась дверь под аркою. В полутёмной комнате горели свечи перед иконами, золочёные ризы отражали неяркий свет, смутно выделяя лица. Присутствовали всё те же — князь Юрий Ингваревич, братья его, Ингвар и Роман, сын Фёдор, племянник Олег Красный, князья Юрий Давыдович Муромский, Кир Михайлович Пронский, Глеб Ингоревич Коломенский. Лавку напротив бояре заняли — Вердеревские, Кобяковы, Карандеевы. Отдельно сидел Вадим Данилыч Кофа.

Как кого звать, Пончик разобрался после, а сперва он на одного князя рязанского глядел — тот стремительно шагал из угла в угол, заложив руки за спину и склонив голову. Но тигра в клетке государь рязанский не напоминал, скорее уж загнанную лошадь, почуявшую запах хищника.

— Вот, князь, привёл, — пробасил Коловрат.

Юрий Ингваревич резко прекратил свои метания и шагнул к Александру. Не тратя времени на церемонии, он старательно выговорил фразу на греческом, интересуясь, как с Месы пройти к императорской опочивальне, что во дворце Дафны. Пончик машинально ответил, что проще всего через Халку и Портик Схолариев двинуть. Князья с боярами переглянулись, толстый священник с окладистой бородой величественно кивнул — всё верно, дескать, разумеет «мунгал» греческий. Знать, не мунгал…

Эта детская, смешная даже проверка убедила всех, подействовав успокаивающе. «Видно, туго им пришлось», — подумал Пончик.

— Так ты говоришь, много тех мунгалов? — спросил Юрий Ингваревич обычным голосом, будто и не было перерыва в их разговоре.

— Много, — ответил Шурик. — И не то плохо, что велико число их, а то, что монголы спаяны железным порядком.

Толстый поп поёрзал и пророкотал архиерейским басом:

— Из Дикого Поля завсегда кто-нибудь, да приходил. Печенеги являлися, козары, половцы. И где они все? Или сгинули всеконечно, или под руку попали князьям нашим. Мунгалы твои тож из степи явились, И чаво они в топях наших забыли? А? Так что отсидимси, переждём беду. Да и не пойдут оне дебрями, боязно им в чащобах, тягостно. Не о мунгалах думать надобно, а о спасении души, во грехах погрязшей. Аминь…

— Батюшка, — криво усмехнулся Пончик, — на Онузу монголы напали, Чёрным лесом пройдя, а сюда я добрался, ни разу не заплутав, — степь-то до самой Прони тянется. И ещё. Зря, что ли, по-вашему, Батый зимой пришёл? Отнюдь нет! Замёрзли болота. И реки льдом покрылись — прямые дороги! Так что не отсидеться вам, и не надейтесь даже.

— Посол сказывал, — медленно проговорил Олег Ингваревич Красный, действительно смазливый парень лет тридцати, — будто у Батыги войска столько, что пересчитывать его придётся девяносто девять лет, а начальников аж одиннадцать, и все царевичи священной крови Чагониза. Верно сие?

— Я уже говорил, воинов у Батыя много, семьдесят тыщ, и все они повинуются приказу без разговоров и без раздумий, не боятся никого и привыкли побеждать. Царевичей и в самом деле столько, да не их бояться стоит, а полководцев — Бурундая, Субэдэя и этого тангута… ^[109] как его… Сили Цяньбу. Они завоёвывали огромные пространства, могучие государства, где в одном только городе жителей больше, чем во всём вашем княжестве, и эти военачальники не потерпели ни единого поражения!

После этих слов никто не спешил высказаться, повисло молчание. Первым его нарушил князь рязанский.

— Что делать станем, братие? — негромко спросил он.

— Тянуть время надобно, — пробурчал Кофа. — И верных людей слать к Юрию Всеволодовичу, великому князю владимирскому. Пущай помогает людьми! Нешто мы одни должны за всех отдуваться?

— Верно! Верно! — загудели князья да бояре.

— Я так думаю, — веско сказал Юрий Ингваревич. — Во Владимир-Залесский мы людей пошлём обязательно. Небось не токмо Рязань хотят мунгалы данью обложить, но и Владимир, и Новгород, и… и всех. Надо и послов мунгальских туда же отослать, к Юрию Всеволодовичу! Мы, дескать, люди маленькие, великий князь над нами, он набольший, он всё решает, вот и пущай скажет своё веское слово!

Кофа одобрительно кивнул.

— Правильно мыслишь, княже, — сказал он. — Нам нонче каждый лишний день — подмога, а послы, пока туда, пока обратно… Недельки две протянем, так-то!

— Далее, — сжал кулак государь. — Встань, Ингварь.

Ингвар Ингваревич поднялся, спокойно одёргивая рубаху.

— Посылаю тебя в Чернигов, к князю Михаилу Всеволодовичу. Возьмёшь с собою Евпатия. Выпрашивайте у черниговцев полки! Хоть половину полка! Беда пришла большая, надо, чтобы все заодно стояли, а не то перебьют нас поодиночке. Феодор!

Княжич встал.

— Соберёшь даров всяких, мехов да прочего богатства, и к Батыге отъедешь, умилостивишь хана, а заодно разведаешь пути-дороги, глянешь опытным глазом. Но лишнего дня не задерживайся!

— Всё сделаю, батя, — сказал Фёдор.

— А мы? — спросил князь Пронский.

— А мы к битве готовиться станем! — решительно сказал князь рязанский. — Что нам остаётся? Собьём дружины, созовём ополчение, да и двинем на татар!

Князья зашумели, крик подняли, спорить кинулись.

— Вы вспомните, — надсаживался князь Муромский, — как прадед ваш Глеб и дед Ярослав, не желая покоряться Всеволоду чести ради, и сами тяжко претерпели, и землю разорили вконец, а всё одно принуждены были сильнейшему покориться!

— Ни за что! — ревел князь Пронский. — Ни за что кланяться не стану татарам, яко псы смердящим!

— Лучше нам смерть в бою принять, — заключил Юрий Ингваревич, — нежели в поганой воле быть!

Пончик сжался в уголку, чувствуя, как нарастает в душе страх и отчаяние. Его глупые надежды пересилить твердолобых феодалов, склонить их к миру, рассеялись прахом. У князьков был шанс, они могли спасти Рязань, выплачивая Орде ежегодную дань, могли народ уберечь! Но нет, как же им поступиться своею дурацкой честью! А о людях они подумали? Конец настаёт их житью-бытью. Разорение грядёт и гибель, горе и муки. Война…